Путь Черной молнии

Кто виноват в смерти агента?

На следующий день ШИЗО наводнили начальники разных служебных положений и званий. Руководитель колонии - полковник Серебров сидел в самой середине стола, по бокам расположились режимники, оперативники учреждения и замполит. Контролерам приказали заводить по одному всех осужденных, кого вчера задержали и препроводили в изолятор. Начальника четвертого отряда обязали писать протокол. Завели первого заключенного.

– Осужденный Кротов, двенадцатый отряд, статья сто сорок шестая, часть вторая, срок шесть лет,- доложил вошедший заключенный.

– В рапорте указано, что ты оскорбил смену контролеров, выражаясь нецензурной бранью. Так это?- спросил начальник колонии.

– Не отрицаю, но только я их за дело,- ответил Кротов.

– Что значит за дело? Поясни,- удивился Серебров.

– У нас в секции после отбоя уже спать ложились. Прапора влетели, как чумовые и по пролету с топотом пронеслись. Ну, я и сказал им правду.

– Какую правду?

– Чё, как лошади здесь носитесь, с ипподромом перепутали? Им это не понравилось, они на меня "бочку накатили", пришлось сказать им "пару ласковых", вот и забрали,- закончил Кротов.

– А ты знаешь, что бывает за оскорбление работника администрации?- спросил зам. начальника по РиОР, - вплоть до уголовного наказания, есть даже статья за оскорбление лица, находящегося при исполнении.

– Да, я матерился, но не оскорблял.

– А какая разница?

– А разница в том, что я на личность не переходил,- пояснил Кротов.

– Умный больно,- отпарировал начальник колонии,- пятнадцать суток. Заводите другого!

Следующим оказался Пархатый. Что творилось в самом кабинете, трудно было разобрать, но до осужденных ШИЗО долетали обрывки фраз:

– Какого..., мусора поганые вы меня загребли, я вам чё, козел отпущения, - и тому подобное. Далее опять маты и оскорбления. Рыжкова вывели со скрученными назад руками, начальник колонии с пеной у рта кричал ему вслед:

– Пятнадцать, с переводом в ПКТ на четыре месяца!

– Да пошел ты, бык колхозный,- огрызнулся Пархатый.

– На шесть месяцев!- закричал опять Серебров. Затем немного успокоившись, обратился к дежурному прапорщику:

– В карцер его гниду, пусть погниет там мразь. Следующий!

Так как настроение его было окончательно испорчено, почти все, кто присутствовал на сходке сегодня ночью, были наказаны: Кто на пять, кто на десять, кто на пятнадцать суток ШИЗО.

В процессе разбирательства оперативники начинали бомбардировать вопросами заключенных. Кто, что видел? Что может сказать по поводу смерти Равелинского? И дознавались они исключительно для проформы.

Заключенные молчали: кто же из них возьмет на себя смелость высказать свое мнение, что Равиль оказался предателем. Правда Макаров вступил в полемику с начальством и заработал пятнадцать суток.

– А кто сказал, что его убили? Официальная экспертиза еще не выявила истинной причины смерти Равелинского. Вы хотите, чтоб кто-то сознался, и мокруху на себя принял, а я так себе думаю: в первой что ли зэкам смывать с себя подозрения. С того момента, как нас посадили за решетку и до окончания срока, то и дело приходится идти в несознанку. Вы - оперативники, народ ушлый, это ваша работа, зацепки искать, да клубки распутывать, привыкли вы, что на воле, что здесь, пенки снимать через информаторов - стукачей. Да видно на этот раз нет у оперчасти такой информации, вот и приходится вам перед начальником колонии выстилаться, аж из кожи вон лезть.

Начальник РиОР вскипел:

– Ты что себе позволяешь? Ты кто вообще такой, чтобы огульно охаивать представителей власти?!

– Э-э, начальник - стоп! Ты меня под политстатью не подводи. Я только высказал свое мнение о профессионализме розыскной службы, а ты меня уже хочешь в психушку запихать.

– А причем здесь психушка?

– Так не я же высказывался, что у нас в Союзе нет политзаключенных, а есть только одни хулиганы. А так, как я послушный гражданин и не разу никого пальцем не тронул, ты меня упрячешь в "ха-ха палату".

– Дежурный, уведи его в камеру, пусть там похихикает пятнадцать суток,- распорядился Кузнецов.

Когда в кабинет ввели Дронова, все ждали привычного доклада осужденного, но он внимательно осмотрел присутствующую команду дознавателей и сказал:

– Давайте граждане начальники не будем тратить ваше драгоценное время, да и меня ждут дела, куда важнее ваших.

Все опешили от такого заявления. Первым заговорил начальник РиОР:

– Осужденный Дронов, если мы Вас правильно поняли, то пятнадцать суток для Вас важнее, чем пять минут, занявших опрос.

– Я примерно догадываюсь, что стоит за таким опросом,- спокойно сказал Дронов.

– А может речь пойдет о Вашем влиянии на других осужденных,- сказал начальник колонии.

Дронов уловил, что обращение к нему идет культурное, на "Вы" и постарался быть взаимно вежливым.

– У меня нет таких полномочий, как у Вас, и влиять я могу только на собственные мозги, а что касается смерти осужденного, так все мы здесь смертны. У меня вот самого сердчишко пошаливает, того и гляди, сам зайду в туалет и останусь там на веки вечные.

Кто-то из оперов хмыкнул, поражаясь наглости этого авторитетного среди осужденных типа.

– Значит это не блатных рук дело?- спросил Кузнецов.

– Начальник, что Вы мне здесь перекрестный допрос учинили? Если есть преступление, то пусть этим занимаются следователи. Блатные, по - моему тут ни при чем, говорят же, сердце не выдержало у зэка. Вы меня извините, граждане начальники, за всех я не могу говорить, мы ведь не на собрании и меня никто не уполномочивал...

– Дронов! Прекрати паясничать,- перебил его Серебров,- мы все прекрасно знаем, что ты за фрукт.

Начальник зоны уже сорвался на "Ты". Дрон, изучая психику начальника, решил дожать его своей "культурностью". Он достал из кармана куртки флакончик с таблетками и отправил одну в рот, и как бы невзначай, протянув руку к графину с водой, спросил:

– Можно водички, лекарства запить?

Начальника задергало. Едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на грубый тон, он позвал дневального - зэка и приказал ему принести стакан воды.

– Что у тебя за лекарство?- спросил капитан Громов из оперчасти.