Путь хирурга

— Все отойдите на шаг, — скомандовал я.

Сбившиеся послушно расступились, образуя вокруг нар полукруг.

Я крепко сжал заточку в руке, проверяя ее остроту на кончике пальца. Не скальпель, но Вячеслав явно старался, закачивая ложку о камень барака.

Сосредоточившись, я приблизил острие к темной язве на груди Трофима. «Телепатия», которой я вдохнул жизнь в тело Демидова, тут уже явно не поможет.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не дрогнула рука. Я едва коснулся кожи и, закрыв глаза, почувствовал ритм энергетических каналов, которые почти перестали пульсировать.

Острый кончик заточки вошел в кожу, и тут же из разреза хлынула густая, черная субстанция, шипя и капая на пол. Чернь тут же начала прожигать дерево, оставляя дымящиеся следы. Одна капля упала на Семена, и тот вскрикнул, резко отдергивая руку. Боковым зрением я видел, как теперь на его коже разрастался глубокий ожог.

— Страницы сюда! — приказал я.

Александр поспешно вложил мне в руки листы книги. Я быстро свернул из них тампоны и приложил к ране, чтобы впитывали чернь. Та мгновенно выедала бумагу, но не полностью — лишь чернила, оставляя страницы пустыми и дымящимися.

— Он… он весь черный изнутри… — прошептал кто-то в ужасе.

— Молчать! — рявкнул я, продолжая работу.

Сжав зубы, я снова закрыл глаза и увидел внутреннюю «схему» Трофима, полностью покрытую разъедающей чернотой. Направил свой импровизированный инструмент к точке на его шее, там, где был главный канал. Сделав точный, аккуратный разрез, почувствовал, как меня накрывает волна тепла.

— Ну же… Давай… — прошептал я.

Мне бы не хватило собственной энергии, чтобы вытеснить чернь из организма Трофима. И задача сейчас — дать этой субстанции вытечь из организма, как дают вытечь гною из гниющей раны.

Черный поток растекался в разные стороны.

Когда надежда почти иссякла, в глубине груди Трофима вспыхнуло яркое пятно света. Оно вспыхнуло раз, другой, и я почувствовал, как его сердце вновь начало биться, будто от мощного разряда.

Из глубины груди Трофима медленно, нерешительными толчками, как пробивающийся из земли ключ, потекла чистая энергия. Ее становилось все больше. Тонкий ручей постепенно превращался в густой поток. Чистая энергия, вливаясь в канал, постепенно выталкивала наружу вязкую чернь. Сталкиваясь, два потока энергии вступали в противоборство, взаимоуничтожаясь.

Естественно, ничего этого не могли видеть сбившиеся. Но они ощущали последствия. От диссонанса двух энергий стены барака задрожали, посыпалась пыль.

Чистая энергия текла все увереннее, и я постепенно углублял надрезы, помогая ей распространиться. Раны светлели, а черная жижа, попадая на страницы древней рукописи, больше не уничтожала текст. Наоборот, давно стертые буквы вдруг начали проступать на поверхности…

— Смотрите! — негромко воскликнул Вячеслав.

Он дрожащей рукой поднял страницу, а на ней в эти самые секунды прямо из черни будто выгравировались символы древнего Завета.

Хм… странно, и это мягко говоря.

Но я не отвлекался, продолжая ювелирную работу. Пот стекал по лицу, мышцы рук дрожали от напряжения, а грудь жгло невыносимой болью. Я словно ощущал каждое движение заточки на собственной коже, будто резал самого себя.

Чистая энергия распространялась по всем каналам, вытесняя остатки черни. Я осторожно убрал заточку и наблюдал, как Трофим вздрагивает и резко втягивает воздух. Его глаза широко раскрылись, и он судорожно сел, хватая ртом воздух.

— Я… был там… — задыхаясь, прошептал он. — Я видел… Я не хочу обратно…

— Все в порядке, — тихо сказал я, хватая его за руку, которая судорожно искала что-то в воздухе. — Ты здесь, с нами.

Сбившиеся, стоявшие полукругом, вдруг один за другим медленно опустились на колени. Они смотрели на меня с изумлением и благоговением.

Я же уложил Трофима и медленно поднялся, ощущая, что ноги уже едва держат меня. Шрам на груди болел невыносимо, будто огнем прожигая тело насквозь.

Я с трудом сделал несколько шагов к своим нарам и рухнул на лежак, совершенно обессилев.

За спиной слышался шепот благодарности, удивления, страха и почтения. Но сил слушать у меня уже не осталось. В сознании пульсировала одна мысль — сегодня я впервые не только сломал, но и спас чей-то ритм. Возможно, в этом и была настоящая сила… в умении не только убивать, но и возвращать к жизни.

* * *

Я проснулся от резкого металлического звука, режущего сознание, словно раскаленный нож.

С трудом приоткрыв глаза, увидел, что посреди барака уже стоят братья Ивлевы. Роман с явным удовольствием бил кинжалом по помятой металлической чашке, в которой приносил рис. Каждый удар отдавался в висках болезненным эхом.

— Подъем, падаль! — с ненавистью в голосе выкрикнул он. — Вас ждет перепись!

Я медленно сел на нарах, потерев виски. Боль в груди стала слабее за время сна, но до конца не прошла. Сбившиеся сидели молча, никто даже не шелохнулся, чтобы послушно выстроиться в ряд, как было принято раньше. Сейчас они лишь с мрачными лицами смотрели на Ивлевых, словно не признавая их прежней власти.

Роман, наконец, прекратил стучать, недовольно оглядев нас. Его лицо исказилось в презрительной надменной гримасе.

— На выход, упыри, — проскрежетал он. — Знаете, чего я вам желаю, твари? Чтобы как можно меньше из вас сюда вернулось обратно.

Его брат оскалился, явно поддерживая каждое слово. Я медленно поднялся, глядя на него тяжелым, холодным взглядом. Роман на миг встретился со мной глазами, но тут же отвел взгляд, злобно сплюнув на пол.

Сбившиеся поднимались, по одному, без привычной спешки. Из их движений как будто на ходу исчезала покорность.

Я вышел последним, чувствуя, как в спину мне упирается ненавидящий взгляд близнецов.

Яркие солнечные лучи больно ударили по глазам. На миг я замер, щурясь и привыкая. В свете дня пространство снаружи выглядело совершенно иначе.

Мы прошли во двор, где вчера я дрался с Демидовым. Посередине двора был выложен огромный круг из каменных плит. На каждой из них был высечен замысловатый символ — всего двенадцать, идеально расставленных по окружности.

Никакой случайности — двенадцать школ, двенадцать лучших выпускников… Все в этом месте подчинялось числу двенадцать.