Путь к себе
Шрифт:
– Беги, а то ослепнешь.
Смутившись, парнишка припустился к деревне.
«Русалочки» продолжали плескаться, и мы, опорожняя бутылку «Столичной», любовались ими. Вскоре подошли мальчишка и сержант, с дежурным приветствием вручивший Сергею конверт. Прочитав послание, он обратился к уже одетым женщинам:
– Девчонки, соберите военному продовольственный пакет, – и обернулся к сержанту. – В пятнадцать ноль-ноль выезжаем, до этого свободен. А тебе за отличную службу вручается «наградное оружие», – он протянул мальчишке красивый складной ножичек.
Сержант с мальчиком ушли довольные. Сергей,
– Дамы после купания, конечно, проголодались, да и воины тоже,
поэтому все яства и напитки выставляются и уничтожаются в срочном порядке.
Элла не выдержала:
– Сережа, хватит издеваться, в чем дело?
– Дело в том, что в город приехал столичный драматический театр. Для нас оставлены билеты, начало спектакля в девятнадцать ноль-ноль. После спектакля намечается фуршет для высших чинов гарнизона, и военком предлагает воспользоваться его гостеприимством. Отказать ему мы не можем, да и вечер обещает быть интересным. Номера в гостинице забронированы.
Я подошел к Сергею.
– Извини, но мне через два дня на службу, так что я пас…
– Хорошо, – он отвел меня в сторону, – передай Ниночке, что я жду ее в гости.
Расправившись с провиантом, мы двинулись к дому. Сборы были недолгими, прощание – не тяжким, и, когда машина тронулась, я облегченно вздохнул… Проехав несколько метров, она остановилась. «Забыли что-нибудь», – мелькнула мысль. Из машины вышла Элла.
Она медленно шла, глядя мне в глаза, ее сдержанная взволнованность ощущалась даже на расстоянии. И чем ближе подходила, тем тревожнее становилась глубина темных омутов. Не отводя взгляда, она коснулась ладонью моей щеки.
– Прощай, мой капитан…
Повисла напряженная тишина. Я должен был сказать что-то. И даже знал, что именно… Я молчал. Элла повернулась и медленно пошла обратно. Хлопнула дверца, машина скрылась за поворотом.
Я должен был сказать: «Останься…».
Домой идти не хотелось – побрел куда глаза глядят. Оказавшись у речки, присел на знакомый пенек и смотрел на воду, ни о чем не думая. Пошел теплый дождь, шурша по воде крупными каплями. Когда дождь перешел в ливень, промокший до нитки, я направился к деревне. Дома скинул мокрую одежду, закутался в плед и после стакана рома забылся тяжелым сном.
Весь следующий день дождь лил не переставая. В резиновых сапогах и непромокаемой плащ-палатке до позднего вечера я бродил по окрестностям. Постепенно тоска, размытая небесным душем, покидала меня.
Ясным утром я открыл окна настежь, впуская благоухание омытого
дождями сада. С ворвавшимся птичьим щебетом оно заполнило дом, привнося ощущение вольного лета. Почему-то вспомнилась Елена Владимировна – «Елена Прекрасная», так я звал ее про себя…
***
Будучи лейтенантами, мы служили на одном корабле с Гришей Барминым. Он женился, еще не закончив училище, и про их неземную любовь слагались легенды…
На каком-то торжестве оказавшись с ними за одним столиком, я был очарован Леной, ее умом и красотой и, танцуя с нею, понял: за близость именно с такой женщиной, бывает, отдают и погоны, и душу. Но, наблюдая за их общением с мужем, ясно видел, что для нее не существовало
других мужчин. Смешно было смотреть, как нацелившийся на флирт очередной флотский ловелас сконфуженно отходил, сознавая – он «никто», разве что поговорить из приличия… Вскоре Гришу перевели на другой флот, но года два назад я узнал, что они опять в Питере.Прошлым летом, вернувшись из похода, я прогуливался по Невскому. Весь в шикарном импорте, чувствуя себя плейбоем, я шел, разглядывая витрины и встречных красоток, не стесняясь оборачиваться вслед, когда было на что посмотреть. Мое внимание привлекла женщина, выходившая из магазина. Я будто споткнулся на ровном месте – настолько она была хороша…
Из-под стильной соломенной шляпки, с опущенными на лицо полями, волнами спадали темно-русые локоны. Платье, слегка прихваченное ремешком на талии, не облегало, но в свободном касании так подчеркивало все изгибы и округлости фигуры, что я позавидовал этому платью. Замшевые туфельки на невысоком каблучке, украшая стройные ножки хозяйки, словно умоляли полюбоваться ими. Она зашла в кафе, присела за столик у большого окна – я узнал Лену Бармину и, войдя следом, направился к ней.
– Разрешите? – не дожидаясь ответа, уселся напротив. – Здравствуйте, Леночка.
Холодное недоумение скользнуло по ее лицу, но через секунду светло-карие глаза потеплели.
– Здравствуйте, но – Елена Владимировна, – поправила она.
– Да ладно, Леночка, к чему официоз, нас ведь никто не слышит, – я заглянул в ее глаза, стремясь зацепить влюбленностью.
– Т-а-а-к, – протянула она, и светло-карей теплоты как не бывало. – Корабли штурмуют бастионы…
Я видел, что она сейчас уйдет, и взмолился:
– Елена Владимировна, подождите, Вы неправильно меня поняли… Можно хотя бы поговорить?!
– Я правильно Вас поняла, Константин Викторович. А говорить нам, думаю, не о чем. У Вас – свои «свадьбы», у нас – своя жизнь.
Как нашкодивший пятиклассник перед красивой и строгой учительницей,
с трудом подбирая слова, я пытался объяснить мою теорию отношений мужчины и женщины. И поражался – какой бред несу…
Несколько минут она внимательно слушала, потом, подняв ладонь, спокойно сказала:
– Всё. Достаточно. По-вашему, женщина своими прелестями, данными свыше, должна дарить всем желающим кусочки счастья, в том числе и себе с этими счастливцами… Но поверьте, далеко не все мужчины согласятся стоять в общей очереди за этим кусочком. А для многих женщин настоящее счастье – ждать и встречать Его, зная, что Она – единственная.
В её приветливом взгляде осталось только хорошее воспитание, и, словно прочитав мои мысли, добавила:
– В дальнейшем прошу Вас не искать «случайных» встреч со мной.
Я отрешенно смотрел в окно: перейдя улицу, она исчезла, как прекрасное виденье.
Из задумчивости меня вывело приятное цоканье каблучков. К соседнему столику, заманчиво покачивая бедрами, подходила эффектная блондинка. Взглянув на меня, она мило улыбнулась. Ну что ж, подумал я: «Богу – богово, а кесарю – кесарево…»
После этого я видел Лену лишь однажды. Она стояла у кромки воды и смотрела на залив. Подходить я не стал, зная, что этот «берег очарованный и очарованная даль» не по моей принадлежности…