Путь к себе

Лика нехотя кивнула.

— Но должен же быть какой-нибудь выход! Нельзя ее отдавать. Я сегодня ее водила к Генриэтте Альбертовне. Она ее послушала, говорит, что у нее абсолютный слух и голосок очень милый. Согласилась, между прочим, с ней заниматься.

— Ну, насчет голоска это и глухому ясно. — Голос Анны Владимировны потеплел. — Мы же знаем весь ее репертуар! И что же она спела нашей старушке?

— Ты не поверишь! Это была бомба. Сначала, как водится, «Разлуку» и «Вова приспособился», а на закуску «Хабанеру» из «Кармен».

— Ого! А это-то откуда?

— Говорит, по телику вчера слышала. Слова свои, что-то вроде: «У любви, как у птички крылья. Ее непросто ощипать».

Анна Владимировна стремительно прижала ладонь ко рту, чтобы не расхохотаться. На глазах выступили слезы.

— И ни разу мелодию не соврала. Ты бы слышала, как: она выводила: «Любо-о-овь! Любо-о-овь!» Генриэтта просто таяла.

— Ну, предположим. — Анна Владимировна с трудом перевела дух. — А как быть с образованием?

— Я с ней позанимаюсь. Лариска вон рвется в бой. Маша у нее опять сегодня весь день провела. Справимся.

— И все же меня беспокоит юридическая сторона дела.

— Я, кажется, знаю, кто нам может помочь.

— Как же?

— Ольга Всеволодовна. Митина мама Она какая-то шишка в гороно. А не поможет, так посоветует что-нибудь.

— Так позвони ей.

Лика замялась, теребя в руках платок. Анна Владимировна удивленно приподняла брови:

— В чем дело?

Лика молчала.

— Это из-за Мити?

— Да. Позвони лучше ты.

— Может, объяснишь, наконец, что у вас стряслось?

— Ты же сама все знаешь. Он в меня влюблен.

— Ну, это и слепому видно. А ты лапа ему отставку из-за этого… как его… — она защелкала пальцами, — фотографа.

— Виталия.

— Угу. Он мне сразу не понравился.

— Но ты же его никогда не видела!

— И ни капельки не жалею об этом. Одно имечко чего стоит!

— Ma, ты странная какая-то. Не могут же все Виталии быть подонками.

Она запнулась, вспомнив колючие глазки Борова, вонючий дым в лицо и обещание поставить на конвейер. Всезнающий Нико уже успел ей объяснить, что это значит. Лику передернуло от одной мысли, что могло с ней произойти.

— В любом случае все позади. Помрачение рассудка было временным, без патологических изменений. — Она невесело усмехнулась.

— А если он позвонит? Опять помчишься среди ночи, задрав хвост?

— Нет, — Лика покачала головой. — Нет.

Она не все сказала матери. Он уже звонил, через три дня после кошмара на вокзале, клялся и божился, что приезжал с деньгами, но ни ее, ни Борова не застал, решил, что она не сталa ждать и сама уехала домой. Еще умолял о встрече, говорил, что соскучился, жаловался на Нинель, мол, достала его за эти три дня своим блядством и пьянством, хоть беги.

Она слушала его вполуха, не вникая особо в его слова, спросили только:

— Где ж ты был эти три дня? Почему меня не искал?

— А что тебя искать? — опешил он. — Не маленькая ведь. Я тут с Нинель колготился, ни сна ни отдыха. Виноват я перед ней, понимаешь?

— Понимаю. Решил искупить свою вину и поэтому меня Борову в пользование оставил, чтобы ему не обидно было. Очень хорошо понимаю.

— Да о чем ты? Какое такое пользование? Я не…

— Ты вот что, забудь мой номер и больше не звони.

Он замолчал, будто переваривал ее слова. Она хотела повесить трубку, но почему-то медлила. Размазывала манную кашу по тарелке, по выражению Ларисы. Тягомотина.

— А он правда тобой попользовался? — неожиданно спросил Виталий.

Лика растерялась, не зная, что ответить, столько было в его вопросе неподдельного любопытства.

— Эй, Ленка, не томи, — настаивал он. — Боров сам тебя трахнул или уступил кому-нибудь? Нет, погоди, не отвечай. Сам попробую догадаться. М-м-м, значит, так. Кликухи так просто не даются, то есть он наверняка импотент, логично?

— Логично, — нехотя согласилась Лика.

Он говорил так деловито и увлеченно, что у нее появилось чувство, будто ее втягивают в какую-то занимательную игру, вроде «Угадайки». Не ломаться, не юлить, «да» и «нет» не говорить. Угадайка, угадайка — интересная игра. Она даже слегка развеселилась. Почему бы и не поморочить ему голову напоследок.

— Поехали дальше, — продолжал между тем он. — Если не Боров, значит, кто-то еще. Скажем, клиент. Плешивый командировочный, добропорядочный отец семейства, который спит и видит вырваться из объятий своей женушки и, добравшись ло Первопрестольной, оттянуться там по полной программе. Я прав?

— Угу, — Лике оставалось только поражаться его прозорливости. Типаж срисован, как с натуры.

— Тебе понравилось?

— Что? — Лика даже поперхнулась.

— Ну, с ним — понравилось?

— Ты что, спятил?

— Да ладно тебе. Не на парткоме ведь. Это ж мечта каждой женщины — хоть минутку побыть в шкуре шлюхи. Так что можешь считать, что тебе подфартило.

Лика не выдержала и расхохоталась, настолько самоуверенным и нелепым был его тон.

— Вот это здорово. Может, я тебя еще и благодарить должна?

— А что? Может быть.

— Вынуждена тебя разочаровать. Ничего такого не было. Вернее, плешивый был, но и только.

— Ты все врешь!

— Как угодно. А номер мой все же забудь. Пока!

Она решительно опустила трубку на рычаг, как отрезала. Телефон трезвонил еще с полчаса, но она не отвечала. С нее довольно. И ничего, кроме облегчения, она в тот момент не чувствовала.

Знакомый подъезд, знакомая лестница. А вот и его дверь. Лика протянула руку к кнопке звонка и в нерешительности отдернула ее. А что, если он дома?

Когда она договаривалась с Ольгой Всеволодовной о встрече, то не решилась спросить, дома ли Митя. И теперь жалела об этом. Слишком много разного обрушилось на нее в последнее время — заботы, волнения, разочарования. Увидеть сейчас его глаза, полные любви и боли, было бы чересчур. События последних дней притупили грызущее чувство вины перед ним и ей хотелось, чтобы все оставалось как есть.

«Ну что я дергаюсь, — подумала Лика. — Может быть все уже прошло, отболело и забылось, и я, как всегда, преувеличиваю». Она поправила волосы и позвонила. Дверь бесшумно распахнулась. Ее ждали.