Путь к Софии

— Но вы, Джордж, точно так же утверждали, что как только придут подкрепления...

— О да, подкрепления могут послужить решающим тормозом. Так оно и будет. Наш фронт, София, превратится тогда в огромную крепость, куда более устойчивую, чем Плевен, надеюсь. Но это лишь отодвинет угрозу, леди и джентльмены! Ведь факт, что, если Европа не придет им на помощь, война действительно кончится для них скверно.

— Да, но это уже нечто иное. Тут я с вами согласен, — подтвердил Бейкер.

В коридоре послышались шаги. Голоса. Нет, это не она. Шаги отдалились. Голоса затихли. Почему так задерживается Маргарет?

— Я не уверена, что нам необходимо открыто вмешиваться в войну, — сказала она. — Бог мой, ведь мы ничего не выиграем, хотя понесем столько жертв!

— Самый главный наш выигрыш, леди Эмили, в том, что мы не утратим тех преимуществ, которыми уже обладаем.

Услышав это, остальные мужчины оживились.

— В крайнем случае проливы все же останутся в наших руках, как вы полагаете, Сен-Клер?

Лицо виконтессы стало строгим.

— Джентльмены, все это шутки, я надеюсь, — сказала она. — Наша политика ни в коем случае не может быть именно такой... Впрочем, мы говорили с вами и о другом пути, Джордж. Этот злосчастный полуостров действительно нуждается в каких-то переменах...

— Бесспорно, леди Эмили! Времена меняются. Но все зависит от того, в каких именно переменах?

— Все же эти люди, болгары, — христиане, не так ли? После прошлогодних событий и тех ужасов, свидетельницей которых я была...

— Но ужасов не больших, чем те, которые сегодня творят в этой стране «освободители», дорогая леди Эмили!

— Не знаю. Я этого не видела. Но предполагаю, допускаю... Все же справедливость, человечность необходимы, Джордж! Вообще необходима человечность — и по отношению к болгарам и по отношению к туркам. И если вы спросите мое мнение, господа, то я скажу вам: компромисс — вот единственное решение! — Ее серые выпуклые глаза вдруг увлажнились, и на лице появилось скорбное, вдохновенное выражение. — Подумать только, какие жестокие страсти тлеют в нас, в людях! Какой же выход, скажите мне ради бога! Какой?! Нет, необходим скорейший и безоговорочный мир… Может быть, какая-нибудь автономия для болгар... и в то же время гарантированные права для турецкого населения. Да. И все наладится...

Она осеклась и умолкла.

— Все это так, как вы говорите, дорогая леди Эмили, — сказал Сен-Клер, воспользовавшись паузой. — Но беда в том, что война не прекращается. И что день ото дня положение вещей становится все более серьезным, даже фатальным. А отсюда и вытекает необходимость того, чтобы Европа взяла дело в свои руки. Как во время Крымской войны. Потому что — оставим в стороне Турцию — будем говорить откровенно: что станет с нами, ежели Россия прочно обоснуется на Балканском полуострове? Если захватит Константинополь, Галлиполи? Если, прикрываясь благовидным и, уж конечно, гуманным поводом, она продвинется к Суэцу?..

— Но вы говорили о каком-то секретном соглашении с Австро-Венгрией, которое может помешать этому... Кажется, вчера упоминали.

— Ну конечно же! Но представьте себе, ежели одновременно с Австро-Венгрией к нам присоединится еще и Франция, и Италия — Германию не следует принимать в расчет, она хитра и ведет свою политику... Тогда бы и прямое вмешательство не представляло бы никакого риска, верно, Гей? Вот почему наша задача — прежде всего привлечь на свою сторону общественное мнение этих стран. И мы это сделаем! С помощью газет, опросов. Не правда ли, Гей, у вас такой опыт. Этот ваш Леге, ваш Позитано — просто пешки в игре, но в силу создавшихся обстоятельств они стали ныне важнее слона, коня, ферзя, если хотите... Почему? Да потому, что именно отсюда, из тыла, идут все важные для нас сведения, сигналы, информация, доклады. И теперь именно эти до недавнего времени малозначащие консулы могут склонить в нужную нам сторону общественное мнение и свои правительства куда скорее, чем посланники этих стран в Константинополе, чем господа Тисо и граф Корти.

— Мне все же кажется, что вы преувеличиваете их значение, майор, — сказал Бейкер.

Сен-Клер встал. Глаза его мрачно горели, и собеседники невольно с изумлением уставились на него. В самом деле, в этом Сен-Клере есть что-то особенное. И он, несомненно, взволнован, несмотря на его кажущееся спокойствие. Если бы он не был так костляв и худ, он мог бы считаться красивым. Среди своих соотечественников он внешностью больше других был англичанином, но вопреки всему что-то отделяло его от них, и он подсознательно это чувствовал. Это что-то таилось в его глазах — черных, внимательных, затаенных глазах, которые одни и говорили о его страшном одиночестве.

— Я полагаю, вы поймете то, что я вам хочу сказать, — продолжал он. — Вступим ли мы открыто в войну или нет — это особый вопрос. Но все мы должны выполнять здесь свое дело наилучшим образом. Одни — с помощью газет. Другие — как инструкторы и советники. И любым иным способом. А такие, как вы, леди Эмили, — своим милосердием. И все мы, притупляя вражду, возможно, в известном смысле сумеем предопределить будущее. Да. Потому что, в конце концов, если все же будет создано какое бы то ни было болгарское государство, мы должны уже с нынешнего времени обеспечить себе позиции в нем... И именно в этом ваша задача, леди Эмили! Вероятно, это и ваша задача, Ральф...

— Что же, только я один остался без задачи? — сверкнув крупными зубами, воскликнул Барнаби.

Все рассмеялись.

— Как можно! Нет, нет!.. Один только Фред Барнаби! Джордж, придумайте и для Фреди какую-нибудь задачу ради бога!

То, что для Сен-Клера было таким серьезным и составляло смысл жизни, вызвало на оживившихся лицах веселые улыбки. Он даже пожалел, что открыл свои сокровенные мысли. В самом деле, почему он это сделал? Зачем заговорил об этом? Какая необходимость заставила его делиться мыслями, которые для всех этих людей, возможно, не значили ровно ничего? Он любезно улыбнулся, хотя чувствовал себя непонятным и одиноким... Да и Фред Барнаби тоже выполняет тут неосознанно какую-то задачу, и она в том, что он приехал сюда безо всякой цели, просто чтобы показать миру: вот, мол, каков наш свободный дух, он всюду — и в джунглях, и на морях, и в пустынях, и тут... Да. Вопреки всему Сен-Клер хотел сказать об этом во всеуслышание, но в эту минуту раздался стук в дверь и все обернулись. Генерал Бейкер едва удержался, чтобы не встать.

— Войдите! — громко сказала виконтесса.

Дверь отворилась, и на пороге показалась плотная, округлая фигура Сэмюэла. Маргарет Джексон с ним не было. Увидев леди Стренгфорд, он смутился и лихо щелкнул каблуками.

— Ну? — спросил генерал.

— Интересующее вас лицо отсутствует, сэр. Это письмо объяснит вам...

Сэмюэл снова взглянул на виконтессу и вручил генералу лиловый конверт, проделав это так ловко, что Сен-Клер, сидевший на соседнем стуле, не смог разглядеть почерка отправителя.

— Благодарю. Подождите нас внизу, возле лошадей, Сэмюэл.

Со смутным раздражением Бейкер распечатал конверт. Письмо было написано по-французски, генерал взглядом отыскал подпись и, увидев имя Филиппа Задгорского, был озадачен. Он принялся читать.

«Ваше превосходительство!

Позволю себе поставить Вас в известность, что уважаемая госпожа Джексон выехала нынче рано утром в сопровождении капитана Амир-бея с намерением осмотреть окрестные поместья и, вероятно, вернется не раньше, чем завтра. Рад Вам сообщить, сударь, что миссис Маргарет пребывает в добром здравии, аккуратно посылает свои корреспонденции и в наших с ней разговорах очень часто вспоминает Вас.

Пользуюсь случаем, Ваше превосходительство, пригласить Вас на скромное торжество — дань нашей национальной традиции, — которое состоится в нашем доме послезавтра вечером по случаю уже объявленной официально помолвки моей сестры с его превосходительством французским консулом господином Леге и где, несомненно, Вы увидите и госпожу Джексон. Приглашение это, само собой разумеется, относится и к уважаемому господину Барнаби.

Льщу себя надеждой, что вы почтите нас своим присутствием, чем окажете нам особенно большую честь.