«Путь к Успеху: Обретение Силы внутри себя»

Но он действительно имеет значение. Тристан спит всю ночь, ни разу не проснувшись. На этот раз кошмар снится мне. Я просыпаюсь, тяжело дыша, со слезами на глазах. В моем кошмаре на нас напала стая диких зверей, и Тристан помог мне взобраться на дерево, у которого не было нижних ветвей, чтобы животные не могли на него взобраться. А потом его разорвали звери. Когда я понимаю, что он рядом со мной, невредимый, я прижимаюсь к нему и снова плачу, на этот раз от радости. Интересно, с чего вдруг этот внезапный сон? Тристан сделал все возможное, чтобы защитить меня в последние недели.

Когда я снова погружаюсь в сон, пугающее осознание проникает в мой разум. Я думала, что связь между нами здесь в тропическом лесу, была дружбой. Но, может быть, это нечто большее. Может быть, я чувствую больше, чем думаю, к этому человеку, который не только самый сильный человек, которого я встречала, но и, кажется, более решительно настроен сохранить жизнь мне, чем себе.

Глава 19

Эйми

В следующие дни мы погружаемся в самый глубокий ад, какой только может быть, потому что каждое утро находим свежие отпечатки лап внутри забора. А затем второй набор отпечатков, такой же большой, как и первый. Тристан был прав. Это самка ягуара, по крайней мере, с одним детенышем. И детеныш уже не размером с милого котенка, а смертельно опасного размера. Днем зверей не видно, но ночью они бродят повсюду. Они опрокидывают наши запасы дров и пьют нашу воду. Тристан предлагает уйти раз или два, но никто из нас не думает, что это очень хорошая идея. Мы регулярно спускаемся с холма; уровень воды все еще очень высок. Мы продвигались бы медленными темпами, и ночью было бы трудно построить укрытие. Затем, утром, когда исполняется два месяца и две недели с тех пор, как мы разбились, отпечатки лап исчезают. С тех пор проходит еще неделя, а мы все еще ищем их каждое утро и проверяем забор на наличие дыр, но свежих дыр или отпечатков лап нет. Возможно, самка ягуара и ее детеныш (я отказываюсь думать, что детеныши во множественном числе) просто проходили мимо этого места.

Тристан все еще проверяет забор каждое утро, но я перестала ходить с ним. Он также делает последний обход вечером после того, как мы едим, неся факел, и именно там он сейчас; в то время как я свернулась калачиком на своем месте, покусывая губу. Сегодня вечером я пытаюсь набраться смелости, чтобы сказать ему то, что я не могла сказать на прошлой неделе: я больше не хочу спать так близко к нему. Не считая ягуаров, я прошла через свой личный ад. Хотя я сплю дольше одного часа за ночь, спать рядом с ним становится все мучительнее с каждой ночью. Сейчас ему лучше, его кошмары мучают его все реже. Нет никаких причин продолжать это.

— Никаких следов, — объявляет Тристан, входя в самолет.

— Я пойду переоденусь и вернусь через минуту.

Он исчезает в кабине, даже не взглянув на меня. Он не видел, что я лежу не на его сиденье, а на своем.

Но он видит пять минут спустя, когда возвращается. Он останавливается перед сиденьями. У меня была подготовлена вся эта речь о том, что будет лучше, если я буду спать здесь, но под его обиженным взглядом мне удается выдавить следующие слова:

— Я хочу сегодня спать на своем месте, Тристан. Просто здесь так жарко. А когда мы так близко друг к другу становится еще жарче.

Он видит мое оправдание насквозь.

— Я понимаю. Все в порядке. Хороших тебе снов.

Не говоря больше ни слова, он отправляется спать. Я пытаюсь сделать то же самое, но безуспешно. Я начинаю использовать свою старую технику воображения водопада — мне не приходилось использовать ее с тех пор, как я спала рядом с Тристаном. Я начинаю рисовать образ за своими веками, когда начинается его кошмар. Дикий. Громкий. Отчаянный. В мгновение ока я оказываюсь рядом с ним.

— Тристан, — шепчу я. Его ногти царапают кожаное кресло в его безжалостных движениях, и я, кажется, не могу его разбудить. Я прижимаю колени к стулу по бокам от него, удерживая его под собой, ограничивая его способность двигаться. Затем я кладу ладони на каждую из его щек и зову его по имени громче. Когда он открывает глаза, лунный свет освещает ужас и боль в его глазах. Это разрывает меня, чувство вины поднимается из глубины моей груди. Я не должна была оставлять его сегодня вечером.

— Просто останься со мной ненадолго, пожалуйста. Ты мне так нужна, Эйми.

Звук моего имени из его уст пробуждает во мне что-то такое, что заставляет меня корчиться в пылающей пытке. Он делает со мной то, чего не должен делать.

— Шшш, хорошо. Я останусь. Я знаю, это помогает иметь кого-то рядом.

— Не кого-то. Тебя. Ты делаешь воспоминания сносными, а настоящее — лучше. У тебя невероятно сильная воля продолжать идти, даже если ты не знаешь, куда ты направляешься, надеясь, что в конце пути найдешь что-то достойное. У тебя есть врожденная способность видеть на своем пути хорошее — то, что придает тебе сил, счастливые вещи, такие как твои стихи, — и ты следуешь дальше. Ты передаешь эту силу другим, даже если это стоит тебе сна и покоя. Раньше я ненавидел просыпаться каждое утро. Теперь я с нетерпением жду каждого дня, даже несмотря на то, что мы застряли в этом месте. Потому что это означает еще один день с тобой. — Он ласкает мои губы большим пальцем. Я открываю рот, но он качает головой.

— Ничего не говори, пожалуйста.

Долгое мгновение мы молчим, наши взгляды скрестились. Я вдыхаю его горячее дыхание, напряжение потрескивает на коротком расстоянии между нашими губами. Затем он притягивает меня для поцелуя. Прикосновение его губ к моим электризует меня, мерцание за мерцанием пробегает по моим нервным окончаниям. Его язык захватывает мой в первобытном притязании. Ледяная дрожь пробегает по моей коже, и в то же время глубоко внутри меня пробуждается огонь. Меня никогда так не целовали. Яростно, с абсолютной, отчаянной потребностью. Я пытаюсь умерить накал эмоций, нарастающий внутри меня. Я пытаюсь вспомнить, что это неправильно. Но эта мимолетная мысль тонет в жаре, воспламеняющем его губы и руки, и я сдаюсь. Тристан углубляет поцелуй, пока я не начинаю задыхаться. Я начинаю ощущать его твердые мышцы груди, каждую линию и каждый выступ, в то время как мои руки дико блуждают с жадностью, которую я не узнаю. Его руки скользят по моему телу, путешествуя от спины к бедрам, разжигая огонь в моем центре; я убеждена, что он поглотит меня. Толчком он притягивает меня еще ближе к себе, так что я почти оседлала его. Его пальцы перебирают мои волосы, в то время как его благословенный рот баюкает мой, заставляя меня хныкать.

А потом я вырываюсь из этого состояния. Я отстраняюсь, задыхаясь, покрасневшая и пристыженная. Я вскакиваю на ноги, ища убежища в своем кресле, чувство вины проникает в меня, как отравленная стрела. Я пытаюсь сосредоточиться на звуках проливного дождя снаружи. Льет как из ведра. Я сворачиваюсь калачиком в позе эмбриона. Осознание того, что я сделала, растет, усиливая чувство вины, пока я больше не могу находиться в своей собственной шкуре.

Глава 20

Тристан

Мне очень сложно держаться от нее подальше. Но я знаю, что попытка поговорить с ней или утешить ее только усугубит ситуацию. Я знаю, о чем она думает, потому что я тоже об этом думаю. О нем. Это чертовски хороший способ поблагодарить его за помощь мне.

Но после этого пути назад уже нет.

Я буду бороться за нее.

Глава 21

Эйми

Я просыпаюсь, когда в самолет проникает свет. Я резко сажусь, вспоминая события прошлой ночи. Тристан все еще спит в своем откинутом кресле. Я одеваюсь и быстро выбегаю из самолета. Оказавшись снаружи, я не останавливаюсь. Я продолжаю бежать, мои ноги глубоко увязают в грязи, образовавшейся после дождя прошлой ночью. Бежать отсюда, да, это то, что мне нужно. Но куда? Бежать некуда.

Неважно.

Я продолжаю идти, продолжаю двигаться. Если я пробегу достаточно быстро — достаточно далеко, — этот удушающий пузырь в моем горле должен стать меньше, может быть, даже исчезнет. А вместе с этим и моя вина тоже. Но происходит нечто необъяснимое. Вместо того чтобы уменьшаться, пузырь увеличивается в размерах, пока даже малейший вдох не становится невыносимым. Я не могу оставить чувство вины позади. Потому что это не Тристан, от которого я хочу убежать.

Это я сама.

Поэтому я останавливаюсь, упираясь руками в колени, чувствуя тошноту от моего спринта. При виде моего бриллиантового кольца у меня на глаза наворачиваются слезы. Я закрываю их, отчаянно пытаясь вызвать в воображении образ Криса. Но месяцы, которые я приучала себя не думать о нем, делают мои усилия бесполезными. Мои воспоминания о Крисе теплые, но далекие. Они бледнеют по сравнению с теми, что я собрала здесь, их интенсивность обусловлена опасностью леса и присутствием человека, который душит меня добротой и пробуждает огонь, о существовании которого я никогда не подозревала. Человек, чью боль я могу чувствовать, как свою собственную. Каждое воспоминание, каждый опыт до этого, перед ним, меркнет. Но чувство вины не меркнет.

Что я наделал? Как я допустила, чтобы все дошло до этого? Почему я поддалась прошлой ночью? Ответ проносится у меня в голове, резкий и неумолимый: потому что я очень сильно этого хотела. Даже нуждалась в этом. Дрожа, я копаюсь в своих воспоминаниях, пытаясь разобраться в этом, ища признаки того, что я должна была это предвидеть.

Как только я начинаю вспоминать, знаки появляются повсюду.

Все те разы, когда я хотела утешить его, когда я непреднамеренно расспрашивала его о вещах, которые ему было больно вспоминать.