«Путь к Успеху: Обретение Силы внутри себя»

— Я не могу сосредоточиться.

— Ты не отдохнула прошлой ночью, я так и знал.

Время снова солгать.

— Нет, дело не в этом. Я просто… Я в этом не сильна.

Тристан выглядит неубежденным, но не настаивает.

— Давай поедим. Ты сможешь попрактиковаться потом.

Но мне удается пропустить еще одну тренировку после еды, потому что мы решаем отправиться вместе на поиски яиц, фруктов и дров. Я позволяю Тристану заниматься взбиранием на деревья, а сама продолжаю собирать дрова, так как это требует наименьшего внимания. К тому времени, как мы возвращаемся, уже слишком темно, чтобы что — то делать, кроме как принять душ — после того, как Тристан проверил корзину с водой на наличие нежелательных гостей. Пока он принимает душ, я иду осмотреть отпечаток лапы. Я держу факел близко к земле, пока не нахожу его. А потом я жалею, что сделала это. Он огромен. Насколько велик этот зверь? Волосы у меня на затылке встают дыбом, когда я пытаюсь его представить. Тристан присоединяется ко мне, когда выходит из душа.

— Страшно, не так ли?

— Очень даже. Почему он пришел сюда?

— Трудно сказать.

Он пожимает плечами.

— Может быть, он просто потерялся или…

— Или что?

— Может быть, это ягуар, осматривающий это место, чтобы понять, подходит ли оно для того, чтобы стать его территорией.

— Может ли их быть больше?

— Нет… ягуары — одиночные существа. Они не бегают стаями. Конечно, если это самка с детенышами, и детеныши больше, чем милые котята, у нас на руках будет небольшая стая.

— Что произойдет тогда?

Выражение его лица мрачнеет.

— Нам придется немедленно уйти.

— Но ты сказал, что это то, что ты рассматриваешь в качестве последнего средства.

Мои колени слабеют.

— Лес все еще под водой.

— Это последнее средство. Никакое количество стрел, даже отравленных, не поможет, если придут еще ягуары. Мы бы умерли с голоду, прячась внутри самолета, без возможности выйти.

— Я скорее умру от недостатка пищи, чем стану пищей.

— Я позабочусь о тебе, Эйми. Я обещаю. Давай сейчас зайдем внутрь, здесь слишком темно.

Без предупреждения он заключает меня в нежные объятия. Из множества чувств, охвативших меня в этот момент — жар, вина, смятение — самым сильным является чувство, что мое место здесь, в его объятиях.

Я чувствую себя в них как дома.

Мы стоим так довольно долго, а потом направляемся к самолету.

Поднимаясь по лестнице, я спрашиваю его:

— Шанс, что это самка с детенышами не так уж велик, не так ли?

— Не уверен, — говорит Тристан позади меня.

— Я думаю, что это один из немногих районов Амазонки, который не затопляется в сезон дождей. Это место должно выглядеть довольно привлекательно. Но до сих пор нам везло; может быть, нам повезет и дальше.

Его ответ меня нисколько не успокаивает. Я останавливаюсь перед входом в самолет, напрягая слух, чтобы различить что-нибудь более зловещее, чем обычно, в постоянном шуме тропического леса.

Ничего.

Может быть, Тристан прав. Но что, если нашей удаче пришел конец?

— Твоя очередь рассказывать историю, — говорю я, зевая на своем месте, готовясь ко сну. Я так устала, что сегодня ночью у меня не будет никаких проблем с засыпанием.

— Я же сказал тебе, что у меня нет ни одной хорошей. Армия не полна веселых историй.

— Так вот почему все твои стихи такие мрачные? Из-за армии?

— Да. До поступления я не очень увлекался чтением. Во время короткого перерыва дома, перед отъездом в Афганистан, я купил журнал, и к нему прилагалась небольшая книжка стихов в качестве подарка. В честь годовщины чего-то. Это был сборник разных поэтов — все они были темными, как ты их называешь. Это заставило меня начать. Это звучит странно, но они успокаивали.

— Почему?

— Меня окружало столько боли и страданий, что мои собственные мысли стали очень мрачными. Такими темными, что я начал беспокоиться. Было приятно осознавать, что темнота может привести к красоте. Как стихи. Почему те, кого ты цитируешь, такие жизнерадостные?

— Это единственные, которые я помню.

Я пожимаю плечами, чувствуя стыд.

— Никакого более глубокого смысла.

— Ну, тот факт, что ты помнишь только эти, кое-что значит.

Может быть, он ожидает, что я пойму, что он имеет в виду, но я не понимаю. И я не спрашиваю.

Вместо этого я говорю:

— Ты все еще должен мне историю. Расскажи мне историю до армии. Что заставило тебя выбрать армию? Я имею в виду, должна же была быть какая-то причина. Ты ведь не просто проснулся утром в свой семнадцатый день рождения и решил это сделать, не так ли?

— Я в значительной степени так и сделал. Когда я был ребенком, моим любимым героем был персонаж комиксов, который был армейским командиром, так что я тоже хотел им стать. Я думаю, эта идея просто прижилась, когда я вырос. Я никогда не хотел быть кем-то другим.

— Это мило; ты последовал за своей мечте.

Он колеблется.

— Некоторым мечтам лучше не следовать. Они могут превратиться в кошмары.

У меня нет ответа на этот вопрос. Что я могу сказать человеку, который следовал своим детским мечтам только для того, чтобы реальность выбила их из него?

— Держу пари, ты был маленьким героем, даже когда был маленьким. Давай… Я уверена, ты что-нибудь придумаешь.

— Я не знаю, как насчет того, чтобы быть героем, но я был очень глуп. Однажды я чуть не утонул. Эта девочка плакала, потому что ее собака упала в озеро, поэтому я прыгнул за ней.

— Почему ты думаешь, что это было глупо?

— Потому что собаки плавают лучше людей. Собака в конце концов спасла меня.

— Сколько тебе было лет?

— Одиннадцать.

Я пытаюсь представить себе, как кто-то делает это в возрасте одиннадцати лет. Самое большее, что я могу вспомнить о том возрасте, — это закатывать истерику, если подарок, который мои родители присылали мне каждые две недели, где бы они ни находились, не приходил вовремя. Да, я была избалованой.

Некоторые люди рождены, чтобы видеть, что важно в жизни. Они могут это чувствовать. Как мои родители. Я всегда восхищалась их способностью откладывать все в сторону, включая меня, чтобы сосредоточиться на своей работе.

— Это было глупо, — говорит Тристан, смеясь в темноте.

— Вовсе нет. Это было достойным восхищения поступком с твоей стороны.

Я зарываюсь головой в подушку. Я благодарна, что есть такие люди, как он, чей естественный инстинкт — делать добро другим. Это почти грех, что он не получил взамен доброты, которую заслуживает. Моя последняя мысль перед тем, как я засыпую, это то, что, может быть, мне удастся каким-то ограниченным образом достичь этого в этой дикой местности.

Я просыпаюсь от криков. Холодная паника охватывает меня, убежденную, что ягуары настигли нас. Потом я прихожу в себя. Это просто кошмары Тристана. Я осторожно подхожу к нему, встряхивая его, чтобы разбудить. Он улыбается, когда видит меня, хотя в его глазах все еще застыло затравленное выражение.

— Ты можешь посидеть рядом со мной немного? бормочет он.

— Конечно, — говорю я, хотя мне еще более неловко, чем прошлой ночью, когда я дала тот же ответ. После сегодняшнего инцидента и решения моего тела реагировать так возмутительно, я не уверена, что мне следует быть так близко к нему. Но что я могу ему сказать? Извини, Тристан, я должна отказаться помогать тебе пережить твои кошмары, потому что сегодня мои соски затвердели, а моя кожа превратилась в раскаленный уголь, когда я находилась слишком близко к тебе. Помимо того, что это смешно, с моей стороны было бы эгоистично отступить и несправедливо по отношению к нему.