Путь к звёздам

...Обращает на себя внимание и ещё одна закономерность. За два с половиной почти века мы открыли - именно открыли первыми, а не просто встретили - несколько десятков рас. Среди них были и те, кто - в той или иной своей части - относился к нам крайне агрессивно, причём безо всякого разумного либо даже внерассудочного повода с нашей стороны. Все хорошо помнят боевые действия, которые разворачивались не столь давно на Сумерле.

Так вот. Из обобщённого опыта таких контактов и конфликтов можно сделать один немного забавный вывод. Как правило, катализатором неприязни к землянам служила религия, отвечающая нескольким пунктам:

1.претензия на единственную непогрешимость в сфере эзотерики (аналог авраамических религий Земли);

2.наличие мощного аппарата подавления инакомыслящих;

3.наличие экспансионистски-религиозных планов;

4.крайняя жестокость ко всему и всем, что и кто не укладываются в догмы этой религии.

В случае, если общество "не доросло" до такой религии либо сумело избегнуть данной детской болезни роста - контакт с землянами практически никогда не переходил в сколь-либо значимую по длительности или количеству жертв фазу вооружённого противостояния.

Таким образом, невольно получил, скажем так, всегалактическое подтверждение вывод, сделанный ещё в конце Серых Войн Джесси Калвертом - религии авраамического типа "отключают" значительную часть человеческих чувств, включая логику, любопытство и т.д.

СКРИПАЧ НЕ НУЖЕН

Этот рассказ сюжетно примыкает к романам "Мир вашему дому!" и "Горны Империи". Итак - Безвременье и Серые Войны.

Я смотрел на эту парочку и не мог понять, как они дошли? Как, а главное - зачем?

Видимо, двое витязей, сидевших за столом в углу приёмной, тоже не могли этого понять. Грузные от снаряжения и тёплой одежды (которую им не хватало сил расстегнуть), с поднятыми на лоб очками и размотанными шарфами, заросшие грязью и бородами, они сидели тут уже два часа, положив на стол оружие - пришли из экспедиции в Витебск, чтобы доложить, что город мёртв. Уходили трое, пришли двое. Их никто не трогал - пусть отсидятся, а когда поймут, что вернулись в безопасное место - тогда можно будет вести отдыхать по-настоящему. А пока чревато даже просто заговаривать.

Они и на этих-то двоих смотрели нехорошо.

Впрочем, я их понимал...

...Первые три месяца, как я тут работал - поток беженцев не утихал. Нас было тут аж трое на двенадцатичасовых сменах (двое в сутки, третий 12 часов отдыхает) - и это при том, что каждые руки в городе были на вес жизни. Не золота, какое там золото - на весь жизни. Мы принимали, сортировали, выписывали документы и справки... расстреливали. Потом поток стал утихать, и я остался тут работать один. Потом - последние пять месяцев - не было никого, и я, хотя и осталась за мной эта должность, перешёл на водоочистную. В самом деле - не сидеть же непонятно зачем в пустой комнатке, пахнущей хлоркой и люголем... Большинство людей планеты Земля погибли. Кто не погиб - нашли себе какое-то место в новой страшной жизни. И не очень-то стремились это место покидать, справедливо боясь, что будет хуже...

И вот прибежал вестовой Пашутина и сказал про беженцев. Я сперва не поверил, мы возились с антенной (уже две недели, и ничего не получалось). Но потом, конечно, понял, что это не шутка, кто же так шутит.

Во дворике было чисто от снега - наши умельцы сделали какие-то ветроулавливатели, постоянно свистящие вихри выметали снег в щели. Но сверху он шёл и шёл, сыпал и сыпал. По периметру стояли три десятка чёрных тополей, старых, не пирамидальных. Многие наши всё спорили, умерли деревья или ещё оживут когда-нибудь. Я не спорил. Не всё ли равно? Ничего уже не будет прежним.

Про витязей мне сказали, что они там сидят. А вот беженцы меня удивили...

...Я и сейчас удивлялся, глядя на них.

Когда я увидел эти футляры, я думал, что там всё, что угодно. (Один кадр в своё время в таком же, только больше, притащил младшую дочку.) Консервы, оружие. Вещи какие-то личные, в конце концов.

Хрен.

Там были скрипки. Две скрипки.

Мужик... нет, не мужик, скрипач постарше был лет сорока, где-то так. Типичный такой музыкантик из заслуженных, не от мира сего - низенький, худенький, носатый, шевелюристый, с потерянным взглядом за очками. Когда он сказал, что лауреат, я не удивился и сразу поверил. Именно такие они и есть - лауреаты. Ростроповичи, мать их Страдивари. Такой даже в городе из прошлой жизни без милиции, международных комиссий и юриста существовать не мог. А как он больше года прожил-то в ЭТОМ мире?! Вот ведь фокус...

Мальчишке было лет двенадцать. Породистый - русый, сероглазый, пухлогубый - не в этого взлохмаченного... но с такими же перепуганными глазами. Тоже скрипач. Юное дарование. А этот ему кто, неужели отец?

Выглядели они неухоженными, одетыми шаляй-валяй, лишь бы теплее, но не голодными и не больными.

– Оружие, лекарства и наркотические средства, продукты, горючее и изделия из драгоценных металлов имеются?
– я придвинул расчерченную тетрадь и запылившуюся пачку бланков удостоверений.

– Нет, - торопливо сказал скрипач. Я кивнул, вопрос был задан для проформы и чтобы войти в подзабытый ритм.

– Прибывая на эту территорию, вы должны осознавать, что она подконтрольна Движению РА и что любое нарушение правил поведения на ней карается смертью.

– Мы осознаём, - скрипач робко улыбнулся.

– В случае если вашим спутникам не исполнилось 14 лет - ответственность за них несёте вы, - продолжал гнуть я. Кто-то из витязей хмыкнул или хрюкнул.

– Я несу, - подтвердил скрипач. Мальчишка молчал, глядя в футляр своей скрипки.

– Фамилия, имя, отчество, - я обмакнул перьевую ручку в чернильницу.

– Моя - Марк Захарович Ройтманович, - представился скрипач, гордо откинув голову. За столом витязей коротко рассмеялись.
– Мальчика зовут Слава.

– Меня не интересует, как зовут мальчика, меня интересует его имя, фамилия и отчество, - уточнил я.
– Он не немой?

– Н-нет...
– Марк Захарович растерялся.
– Славик...

– Вячеслав Игоревич Аристов, - тихо, но отчётливо сказал мальчишка, на секунду подняв глаза.

Я вписал данные, потом - даты рождения (Ройтмановичу оказалось тридцать восемь, мальчишке, как я и предполагал - двенадцать. И они точно не бедствовали особо. Среди последнего потока беженцев сорокалетние мужчины походили на стариков, двенадцатилетние дети тянули на больных дистрофией тридцатилетних карликов...)

– Ваша профессия, - кивнул я Ройтмановичу. Он опять принял позу собственного бюста: