Путь Короля. Том 1

И в тот же миг между ними вырос Шеф.

— Вот что, святой отец, — начал он по-английски. При первых же звуках родной речи настоятель воззрился на него, как ошпаренная ящерица. Был в том взоре и ужас, но еще больше — испепеляющей ненависти. Все колебания улетучились. Шеф подумал о человеческих кожах, которыми покрывали монахи двери своей обители — этой и многих других. О человеческих кожах, сдираемых с живого тела за грех святотатства, за то, что несчастный додумался наложить руки на церковную собственность. И сердце его окаменело.

— Скоро здесь будут твои стражи. Хочешь жить — прикажешь своим людям не совать сюда носа.

— Нет!

— Тогда встречай смерть, — и острие алебарды уперлось настоятелю под кадык.

— Сколько времени вы хотите? — Его трясущиеся руки заметались вокруг алебарды, но не смогли ее оттолкнуть в сторону.

— Немного. А потом можете поохотиться за нами. Вам же захочется вернуть награбленное. Так что делай, как я говорю.

Сзади послышались звуки возни. Гудмунд тащил к алтарю какого-то монаха.

— А вот, по-моему, ризничий, — сказал он. — Правда, утверждает, что ризница у них пуста.

— Это верно. Всю утварь мы припрятали несколько месяцев назад, — произнес настоятель.

— Что припрятано, то не потеряно, — ответил на это Гудмунд. — Начнем с самого молоденького, просто чтобы они поняли, что я не шучу. Одного-двоих без головы оставим, казначей как шелковый заговорит.

— Этому не бывать, — сказал Шеф. — Мы уведем их с собой. Тот, кто следует Пути, не может убивать человека. Это запрещают боги Асы. У нас и так недурной улов. А теперь выведи их так, чтобы стражники могли их видеть. У нас впереди еще долгая дорога.

В рассеивающемся сумраке взгляд Шефа нащупал нечто висящее на стене и представлявшее собой, по-видимому, гладкий лист тонкого пергамента с диковинным узорочьем.

— Что это? — спросил он настоятеля.

— Таким, как ты, эта вещь не нужна. Золота там нет, серебряной рамы — тоже. А называется она mappamundi — карта мира.

Шеф резким движением сорвал карту со стены и засунул ее поглубже под рубаху. Воины уже подталкивали настоятеля и монашеский хор к выходу, чтобы выставить их на обозрение беспорядочной ватаги англичан, едва успевших к тому времени подняться с постелей.

— Нам сюда уже никогда не вернуться, — промычал Гудмунд, крепче стискивая позвякивающий мешок.

— А мы и не собираемся, — отвечал ему Шеф. — Подожди немного и все поймешь.

Глава 7

Бургред, король Мерсии, одного из двух значительных королевств Англии, до сих пор не завоеванных викингами, оказавшись у дверей, ведущих в его покои, чуть помедлил, решил избавиться от изрядного числа сопровождающих и приспешников и позволил стянуть со ступней пропитанные снегом сапоги, заменив их на чудесные туфли из дубленой кожи. Его ожидала приятная минута. По его распоряжению, в покои прибыли тот юноша со своим отцом, а также этелинг Альфред, который должен был представлять здесь своего брата Этельреда, короля Уэссекса — еще одного сохранившего независимость могущественного королевства.

Предстояло им ныне решить судьбы Восточной Англии. Ее король был мертв и не оставил после себя наследника. Народ роптал и питался слухами. Впрочем, не приходилось сомневаться, что если бы Бургреду взбрело в голову пойти на них войной, дабы сделать Восточную Англию частью своей Мерсии, он бы встретил самое яростное сопротивление. И, как часто бывало, англичане вновь принялись бы проливать кровь друг друга. Однако был и другой ход — предложить им в повелители человека местного, человека вполне знатного, который тем не менее всем — и прежде всего войском, с которым он прибыл на родину, — был бы обязан ему, Бургреду; и это бы, пожалуй, они проглотили.

А уж особенно если вспомнить о том, что у этого самого дворянина — и благодарного ему во всем юноши — был столь незаменимый отец! Это ведь не просто человек, это… живая верительная грамота викингов, — вдруг мрачно ухмыльнулся про себя Бургред. Да кто осмелится ополчиться против такого — пусть даже подставного — лица! В сущности же — лица на подставке, вновь сострил король. И молча воздал хвалу тому благословенному часу, когда на растянутых между двумя пони носилках этот человек въехал в его город.

А какой красавицей обзавелся этот Альфгар! И как все было трогательно обставлено: едва пони приблизились, юноша, не дожидаясь, когда расстегнут лямки на носилках, бросился перед отцом на колени и громко выпрашивал его прощения за то, что осмелился жениться без его согласия! Вообще-то паре этой, с учетом испытаний, выпавших на их долю, можно было простить что угодно, однако Альфгару и в голову не пришло уклониться от сыновнего долга. На нем была печать тех чувств, которые рано или поздно возвысят англичан над другими народами. Чувства долга и чести — так бы назвал их он, Бургред. Gedafenlicnis.

А вот что на самом деле шепнул коленопреклоненный Альфгар отцу: «Я женился на Годиве, отец. Я помню, что она моя единокровная сестрица. Но не вздумай об этом болтать: иначе я тут же всем скажу, что ты от пережитого повредился рассудком. А дальше у тебя могут возникнуть неприятности. Знаешь, безрукого человека придушить недолго… И, главное, не забывай: мы же оба твои дети. Если нам повезет, внуки твои станут зваться принцами. Это самое меньшее».

Когда же миновало первое потрясение, Вульфгар порешил, что все не так страшно. Что верно, то верно, настоящий инцест — кровосмесительство, на родном языке. Но что значит подобный пустяк? Вот, например, Трит, его собственная жена, прелюбодействовала с викингом-язычником, и кому до этого было дело? А если у Альфгара и Годивы родится от инцеста дитя, подобно тому, как родилось оно у Зигмунда и его сестры, о чем повествуют нам старинные предания, то оно, во всяком случае, будет не хуже того ублюдка, которого он, как осел, когда-то дал согласие вырастить…

Как только король Мерсии размашистым шагом вошел в комнату, сидевшие в ней мужчины поспешно вскочили и поклонились. Красавица же из Восточной Англии приветствовала его поклоном, исполненным на новый манер, позаимствованный у франков. Двое прислужников, которые до того о чем-то спорили вполголоса, приподняли устеленный одеялами короб с телом Вульфгара и поставили его сначала к стене, а затем, по мановению руки короля, на высокое кресло с ручками, ибо heimnar не смог бы поддержать в равновесии свое туловище. Все остальные, за исключением короля, также расселись.

— У меня есть вести из Юфорвича, — начал Бургред. — Эти вести свежее тех, что принес нам ты, — кивок в сторону Вульфгара, — и вести эти счастливые! Так или иначе, они побудили меня действовать. Ибо по всему выходит, что после сдачи города и короля Церковью…

— Назови вещи своими именами, государь, — оборвал его молодой этелинг из Уэссекса. — Король Элла был вероломно предан людьми, которых он взялся защищать…

Бургред насторожился. Юнец этот, он давно приметил, не отличается особой почтительностью ни к королям, ни к церковным иерархам.