Путь океана: зов глубин
Шрифт:
— Да услышьте же вы! Лавразские воды неспокойны, и потому я всегда работал над модернизацией артиллерии…
— Вы не слышите себя, да, капитан? Снова вы свидетельствуете против себя же! Зачем, как не с целью грабежа, вам усиление вооружения? Других причин быть не может!
С минуту он разглядывал чиновницу.
— То есть, что бы я ни сказал, я всё равно буду во всем виноват? Верно?
Та лишь неслышно поставила чашку в блюдце. И, наконец, подняла на него глаза.
— Сударыня! Признаю, я был самонадеян, провозя посторонних! Это моё решение! Экипаж ни в чём не виноват! Они честные люди и следовали моим, слышите,
— Угу…
— По Морскому Кодексу и сообразно заслугам перед Гильдией Мореходов я имею право на аудиенцию Адмирала. Извольте предоставить!
Ответом стала скептическая усмешка. Снова вспомнились глупейшие причины отсрочивания ремонта. Ему вдруг стало невыносимо гадко:
— Похоже, вы выбрали путь найти во всем виноватого. И отчего-то я стал вдруг неугоден. Невзирая на все мои заслуги перед Гильдией……я всегда чтил наши Кодексы… Что же. Пусть это буду только я. Слышите?!
Мореходка поцокала языком и с сочувствием вздохнула:
— Таких как вы, я чую за лигу. Не умеете лгать — просто не лгите… ну разве что себе?.. И кстати, с сего момента оба Кодекса больше не ваши.
Его глаза застыли в одной ослепительной точке. Шёпот на грани слышимости усилило эхо стен.
— … сообщите Росалес…
— Как же, как же. Добрая адмирал узнает обо всём, что вы натворили, можете не сомневаться.
Он смотрел на себя, обездвиженного, и удивлялся, как может содрогаться дыханием грудь, из которой только что вырвали сердце?
— Вас уведомят о дате трибунала.
Какой-то чужой Витал кивнул.
— И капитан. Постарайтесь не покидать остров… — бросила чиновница и стукнула огромной печатью.
В сопровождении конвоя его вывели на площадь перед Адмиралтейством.
Он так и остался стоять, не понимая, ни кто он, ни откуда, ни зачем пришёл.
Дощатый с проплешинами пол поскрипывал даже под легкой поступью де Круа. За неделю житья в этой дыре она уже успела привыкнуть к подобным досадным штрихам. Сейчас же запущенный вид временного пристанища и вовсе ее не волновал. Если бы не этот удушливый флёр…
В столовой гостевого дома пахло скисшим спиртным.
Де Круа поморщилась и распахнула все окна на пустующем этаже. Фигура в белом кителе махнула ей рукой и растворилась в предутреннем сумраке.
— Птичка, ты возвращаешься под утро! Ты что такое творишь? И что это на тебе?!
Селин вздрогнула от неожиданности и обернулась. Брут упер руки в боки и наградил подопечную самым осуждающим взглядом из своего арсенала. Выглядел он тем комичнее, чем сильнее старался быть серьёзнее.
— Переживаешь о моем нравственном облике? Вы с кузеном из домов терпимости не вылезаете… моралисты… — вздохнула Селин, с удовольствием отмечая его растерянность. Наёмник поспешно замотал головой, — И вообще на тебе вроде бы как только ответственность, чтобы я была жива-здорова. Я, как видишь, в норме. Правда ноги устали…
— Антуан и то ведет себя приличнее, слышишь! По ночам хотя бы где велено ночует. Или забыла, что ты вообще-то леди?
— Вот, кстати, хвалю, что напомнил. А сам ты — помнишь? Тогда может перестанешь наконец называть меня «Птичкой»?..
Селин плюхнулась в видавшее виды кресло и вытянула ноги. Протянутый Брутом плед оказался весьма кстати. Она чуть-чуть отдохнет и….
—
Вот ещё! А что, если мореходы начнут трепаться об интрижках виконтессы, и все эти сплетни дойдут до Герцога?— Очень трогательно смотришься в роли няньки, Брут. Но к злым языкам мне не привыкать…
Колени гудели. Селин блаженно закрыла глаза…
Танцевать весь вечер и почти всю ночь, да после долгого перерыва — то ещё испытание. Но в отличие от пресных балов в Вердене, этот останется навсегда в её памяти.
Рука на плече у Витала, одетом в белый мундир, его смущённые глаза, поцелуй в планетарии…
Она закусила губу и улыбнулась.
— Я тебя просто не узнаю… Мне это не нравится… — ворчание Брута таяло на заднем плане сознания, погружающегося в дремоту.
Мерцающие планеты кружатся в ревущей темноте голодного космоса.
Селин тянет руку, чтобы коснуться Венеры, но от её прикосновения оранжевый шар вдруг гаснет.
Земля и Луна исчезают сразу же, как только тонкие пальцы трогают и их.
Одна за другой гаснут и остальные планеты. Они продолжают быть плотными комками в зияющей кромешности.
Полный мрак, густой и непроглядный, чёрным молоком заливает всё пространство. Погребает под собой и Селин.
— Витал?..
Зов остаётся без ответа. Паника гонит её робкие шаги в чернильную тьму, где она проваливается в ледяную воду. Дыхание перехватывает.
— Вставай! — жёсткая рука Брута трясла её плечо.
— Эти люди хотят, чтобы мы проследовали за ними. Просыпайся! — лицо Антуана было испуганным.
На троих лавразцев конвоиров оказалось многовато: дюжина мореходов в чёрных мундирах без опознавательных знаков. Татуированные молчаливые лица ничего не выражали.
Их процессия выглядела возмутительно выбивающейся из гармонии прекрасного города Малого Орфея. Сами же нарушители мгновенно преобразились словно в прокажённых: прохожие отводили глаза и переходили на другую сторону улицы. Какое унижение…
Селин имела некоторое представление о тактике ведения допросов, но это никак не помогало справиться с чувством загнанной в угол, разоблачённой, преступницы. Более того, страшное понимание давило на грудь: это всё из-за неё. Кто, как не она, имела наглость подбить честного моряка на подлог? Кабы не её глупость, любопытство и безответственность, стала бы она идти на поводу у юнг? Им-то подобное простительно! Позволить себе отступиться от высокого долга, пренебречь собственным положением и пасть, пасть настолько низко… Отпираться до последнего или рассказать правду?
Она оглянулась.
Брут шёл, как ни в чём не бывало.
Антуан же пытался доказать конвоиру, что произошло недоразумение, и скорее всего их с кем-то перепутали…
В кабинете для допроса размещался просто сервированный к чаепитию стол с тремя стульями.
Едва они зашли, дверь в грохотом закрылась, лязгнул замок, и в голову Бруту полетела мокрая тряпка.
— Сотрите немедленно все рисунки с лиц!!! Вы не имеете права их носить! Наглость какая!
Антуан было запротестовал, но Брут наскоро вытерся, размазав краску, и передал тряпку Селин.