Путь Тарбагана

Набережная нависла над бездной, отделенная невысоким парапетом от пустоты. С одной стороны она была обнесена грядой неработающих сейчас фонарей, с другой – низким ограждением из осыпающихся бетонных пилястров, кое-где обнажавших внутреннюю арматуру. И здесь величественно ветшала всесоюзная дань периоду сталинского ампира.

За пилястрами было море. Раньше. Теперь там зиял обрыв, который переходил в бесконечную перспективу Мертвой долины вплоть до самого горизонта. Вдали ее рельеф мутнел, и наконец сливался в сплошную белую дыру от края до края, будто вымаранную ластиком на сумрачном пейзаже. Ветер оттуда нес белую пыль на город, наметая ее на подножие кривой, небрежно выложенной бетонными блоками береговой линии.

Порой у парапета играли темноглазые хмурые дети. Они отрывисто визжали, молча мутузили друг друга в пыли или вели пластмассовых отпрысков в школу. Завидев приближающуюся машину, дети лениво собирали пожитки, пропускали ее, и немедленно возвращались. Павел многажды увещевал родителей запретить детям существовать на проезжей части, и даже повесил сотоварищи самодельный дорожный знак. Никакого видимого действия это не возымело. Знак уважали ровно неделю. Затем открутили и активно использовали для перевозки кукол или собственного съезжания с крутого холма.

Сейчас набережная была пустынна. Временно необитаемый бетон был изрисован цветным мелом и пестрел цветами и покемонами. Павел не замечал, что мчится по ровной бетонной стреле с предельной скоростью, и не снимал ногу с педали газа.

Быть может, он мечтал никогда не видеть этого места. Весьма вероятно, что именно здесь, только по другую сторону парапета, доктор Павел Чертанов метался в ночных своих кошмарах. Карабкался, падал, издирал руки в кровь о неприступную стену, кричал до хрипоты и не мог взобраться наверх, за беззубый парапет, к людям. Дно Мертвого моря не отпускало. А в долине тем временем поднимался ветер, скручивая песок в спирали. В его порывах Павел отчетливо и все громче слышал шум прибоя и плеск высокой волны. Мокрый шум в ушах и сухой песок в иссохшем до соленой крови рту и горле. Это несоответствие сводило с ума. Один, на грани безумия, он все блуждал по сухому песчаному дну, окруженный грохотом шторма.

Павел не вдумывался в сны, и считал, что его подсознание здесь ни при чем. Без всякой мистики от этого места несло голой грубой демонстрацией катастрофы. Набережная Кытгыма. Огромная, с удобным парапетом, смотровая площадка панорамы вреда и смерти под лозунгом: «Когда-то вы убили море? Теперь оно убивает вас!» Ему представлялось, что он видит эти слова, нанесенные цветными мелками на щербатый бетон дороги. Они по букве забирались ему под капот, и свернуть невозможно.

Он едва вошел в узкий слепой поворот сразу за набережной, не снижая скорости. Тормоза остались недовольны, они тоже не любили это место. До лаборатории теперь рукой подать.

Тома с живым интересом прослушала региональные новости, и особенно прогноз погоды в заключении. Счастливая дикторша сообщала о ясной, теплой, безветренной погоде, установившейся на всем побережье. Без осадков. (Тома мысленно застонала. Кытгымские дети видели дождь только по телевизору!) И еще о нормальном атмосферном давлении. Живая реклама частных пляжей Калифорнии!

Она с ожесточением собиралась в поле. Задорная злость прорывалась сквозь зубы обрывками советских маршей. Рюкзак заполняли рукавицы, два респиратора (!), основной и запасной, пластиковая бутылка с водой… И тут Томе показалось, что земля уходит из-под ее ног. Она грубо швырнула рюкзак на пол и с ненавистью уставилась на радиоприемник. Срезав неизвестную сюиту, из недр его динамика заунывно, пожирая всю округу, зазвучал монотонный желто-серый звук сирены.

Девушка уселась на рюкзак и приготовилась узнать, какой на сей раз катаклизм обрушил свое внимание на их многострадальный регион. Первые три минуты акустической атаки, наконец, закончились. Сирена прервалась, после чего серьезный диктор государственным голосом заявил:

«Внимание! Внимание! Федеральное космическое агентство в рамках стандартной процедуры сброса отработанных ракетных ступеней предупреждает население о возможном падении крупных фрагментов космического мусора на территории региона. Жителям районов 6, 8, 14, 14-а и 27 запрещено покидать жилища и учреждения и выходить на улицу. Распоряжением администрации отменены занятия в детских садах и школах. Опасность сохранится в течение двенадцати часов. Беспрепятственное передвижение разрешено специальным службам. Просим быть предельно внимательными!»

И вновь сирена.

Диктор трижды повторил свое послание. Тома тем временем качалась на рюкзаке, глядя вдаль через открытое окно. Рюкзак был собран и ждал дороги.

Прошел час. Второй. Тома тупо уставилась в окно. Ногу судорогой свело. Не происходило ровным счетом ничего необычного. «Уже упало бы что-нибудь в конце концов, и то веселее», – кротко предложила Тома. Но ничего не упало.

Между тем поселок честно вымер. С каким-то пионерским единодушием. Подволакивая ногу, Тома подползла к окну и свесилась с подоконника, и везде, насколько хватало глаз, видела одно. Необитаемые лавки, необитаемые переулки, закрытые ставни домов и магазин под замком. Она отвалилась от окна и сумрачно шаталась по узкому бараку от стены до стены. Без дела. Внезапно все ее дела кончились без ее участия. Не читалось. Не спалось. Душу скребла пустынная пестрая птица.

«И что теперь, неясно».

Мытье полов – верное средство в любой ситуации. Для этой цели у Томы был разработан особый ритуал. Проще всего, конечно, дождаться простой стандартной дезактивации. После ночного шторма специально оборудованные оранжевые грузовики муниципальной службы уже начали объезжать поселок. С раннего утра издали доносились их отрывистые настойчивые сигналы. Но прозвучало «космическое» предупреждение, и все смолкло, как по волшебству. В таком безмолвии обнажился и ожил неизбывный тихий вой Кытгымского ветра.

«Довольно».

Тома принесла большое ведро колодезной воды, всыпала в него поровну мела и реагента, перемешала и оставила смесь растворяться. В луче света ведро брызгалось, будто вода едва заметно кипела. Шла реакция.

Собственная Томина экипировка также требовала подготовки. Полностью одетая для процедуры, она выглядела следующим образом. Охотничьи сапоги Павла цвета хаки сорок четвертого размера доставали до середины бедра. Руки по локоть облачены в перчатки от костюма химзащиты. На лице респиратор. Итого пять предметов. Остальная одежда была снята и аккуратно сложена под защиту полиэтилена со штампами продуктового магазина.

Стороннему наблюдателю проще всего было предположить, что рассудок Томы претерпел некие фатальные изменения. Сама же она придерживалась иного мнения на этот счет. Чтобы не пачкать одежду и не отдавать ее потом на дезактивацию, Тома мыла дом голой. Во-первых, потому что костюма химзащиты дома не оказалось. И вечером Павла ждет пренеприятный вопрос на эту тему. Во-вторых, честно сказать, не стоило пачкать костюм. Утром Тома купалась без дезактиватора, а после песчаной бури это все равно что не купалась. Удовольствие того стоило. Но сейчас ее собственное тело оставалось, пусть и слабым, источником химического загрязнения.

«Себя оставим на попозже».

Тома недаром избегала процедуры муниципальной дезактивации. Часто после нее вещи теряли первоначальный цвет, взамен приобретая ничем не выводимый запах. На нюх и вовсе казалось, что они токсичнее после дезактивации, чем до нее.

Дезактивирующий раствор для живых организмов был в доме в достаточном количестве. Павел нередко пользовался им, когда работал дома. Специальный реагент для животных, к коим относится и человек, требовался в низких дозах в отличие от очистки «накапливающих» вещей, одежды и некоторых бытовых предметов, которые подлежали регулярной муниципальной дезактивации.