Путь Тарбагана

Тома неожиданно посмотрела на себя с необычной, неведомой стороны. Словно в привычных трехстах шестидесяти градусах реальности разверзлись дополнительные шесть или семь, и проглянула в них подозрительная неизвестность. Неужели в этом есть правда? Что-то подсказывало, что не без того. Она молча смотрела на Марину и заставляла себя еще чуточку помолчать, чтобы позже сказать потише и поменьше.

Марина сидела напротив, прямая и грациозная. Ее висок и скула светились в луче солнца тонким изысканным рисунком. Светлые волосы горели белым огнем, а прозрачные глаза мерцали желтым. Здесь было на что обратить внимание.

– Да, и еще… – спохватилась Марина.

– Как, и это еще не все?! Сколько нового и полезного можно узнать о себе…

Марина пропустила сарказм мимо ушей и перебила спокойно, почти устало:

– Не говорите ничего Павлу. Не тревожьте его. Наши дрязги – такая мелочь, а он в шаге от истины.

– Ах, от истины! Как же я про нее забыла. А скажи, пожалуйста. Если вдруг… ну, к примеру, истина чуть дальше? Где-нибудь шагах в четырех. Или вообще в другой стороне? В общем, если Препарат – ошибка, что тогда? Твой необузданный восторг не поостынет?

Марина приподняла брови:

– Откровенно говоря, меньше всего я ожидала от вас такого вопроса. Это мелко и вас недостойно.

– Меня – безусловно. А как насчет вас? – с акцентом спросила Тома.

Глаза Томы застила белая ярость. Марина улыбнулась и легким свободным тоном сказала.

– Ну, мне пора.

– Н-да, действительно, – наконец, сказала Тома. – Сейчас, я переоденусь…

Тома встала и сняла ключ от машины с гвоздя у рукомойника.

– Не стоит. Дайте мне ключи, и я сама отгоню машину Владислава Петровича. Он непременно будет в лаборатории, у нас планерка в четыре.

Марина грациозно склонилась и натянула на пятки задники туфель. «Такая роскошь должна доставлять неудобства, а красота требует жертв». Тома уверила себя, что эта мысль – не злорадство, а исключительно констатация факта.

– Заходите еще, – напоследок не сдержалась Тома.

Звякнули ключи.

Хлопок двери, и Тома снова наедине с ведром, тряпкой и грязным полом. А между тем стремление к чистоте пропало начисто.

«Совершенно бесстрашная, дрянь. Под космическим мусором приперлась. Да чушь – этот мусор, под страхом административного взыскания. Могла свободно загреметь в лягушатник».

Тома машинально глянула в окно вслед гостье. И в испуге отшатнулась, закрыв лицо руками. Она не сразу поняла, что так ее напугало. А когда поняла, то даже посмеялась над собой. Но как-то сухо и неубедительно.

Секунду назад из ее дома вышла двадцатилетняя красавица Марина. И сразу появилась в проеме окна. Но за это время что-то произошло с ее внешностью. Лицо сморщилось и потемнело до черноты, пальцы завязались узлами, она осунулась, словно усохла вдвое. Только грациозная осанка и легкая походка остались неизменны…

Звук заведенного двигателя, донесшийся из-за дома, отрезвил Тому, как холодный душ. Она сообразила, что Марина не могла пройти мимо окна. Она зашла во двор, туда, где навес для машины. Тома выглянула вновь и без труда узнала в осанистой старухе молочницу Мириам Миртад, или Каменную Молочницу. Только теперь Тома с изумлением разглядела, какой монументальной красотой обладает старуха. Та шла, словно танцуя меж двух тяжеленных бидонов в обеих руках.

5

Мириам было девяносто. С тех пор минуло сколько-то лет, но на этой цифре она решила остановиться, и бросила счет. Что смысла считать годы, когда вокруг тебя одни мертвецы. Никому это не нужно. Были дети, были внуки… никого. Теперь они обитают там, за малым перевалом, среди других теней. Только красавица Айшат лежит далеко в горах. Милая вечно одинокая девочка, бриллиантовая королева.

Уж много лет назад Мириам решила, что всевышний забыл о ней. В его скорбном списке ее имя, видно, вписано неразборчиво. Знаете, как бывает… Но шли годы, стирая грани, и теперь в ее собственном списке имя бога не значилось. То есть стерлось от времени. Да и вообще пуст он был, этот список. Пуст, как душа младенца. И вокруг никого.

Жалеть нечего, скорбеть не о чем. Глядя в прошлое, жизнь Мириам можно было назвать счастливой. Было в ней горе, было много радостей. Что говорить, ее дети умерли здесь, в ее доме, от глубокой и честной старости. Она сама закрыла им глаза. В них не было боли, ее Мириам оставляла себе. Только юная Айшат, звезда ясная, ослушалась. И нарушила этот уклад мудрого хода вещей. Чем и стерла окончательно имя творца из жизни и памяти Мириам. Остался белый лист, пустой, как долина Мертвого моря.

Мириам вошла в низкий саманный дом, словно ушедший наполовину в землю. Навстречу повеяло прохладой и чистотой. Она прошла вдоль стен, вынимая из глубоких оконных проемов сухие ветки саксаула, обмотанные овечьей шерстью, как пыльной паутиной. Два часа ее не было дома, а шерсть высохла досуха. Видно, сегодня восточный ветер.

Старуха вынесла ветки во двор, принесла воды из колодца, и долго отполаскивала их в огромной кадке. «В двенадцати водах», так учила Мириам ее мать. Так учила она Айшат. Но теперь Мириам некого стало учить, и однажды это уйдет вместе с нею. В двенадцатую воду старуха добавила меру меда и пригоршню извести, обильно смочила саксаул и вернулась в дом. Каждый куст вложила в свое окно.

Закончив, старуха вернулась к порогу. Два тяжелых молочных бидона стояли у двери. Одинаковые как близнецы. Ломило спину, и красные руки ее болели от студеной колодезной воды. Но по-другому нельзя. И Мириам подняла оба бидона, отнесла их на кухню и сняла крышки. Опустив руку в один из них, она мерным, повторяющимся жестом стала доставать из него камни. Один за другим. Они были черные. Их место справа. Слева легли камни из второго бидона Мириам. Белые камни.

Разбирая булыжники, Мириам блуждала в закоулках своей памяти. Она была крепка, как крепки были ее руки и зорки ее глаза. Воспоминания вчера, семи-, шестидесятилетней давности сменяли друг друга одно за другим, одинаково яркие и живые. Это было как сон наяву. Мириам знала и помнила много больше, чем хотела. Перебирая камни, она вспомнила, как чинила для мужа рыболовные сети, иногда подбивая булыжником уток. И следом перед ней предстал образ темноволосой девушки, сегодня утром отпрянувшей в страхе от окна. Чужачка. Агроном Тома. Мириам напугала ее.

Старуха не обиделась и не удивилась. Десятки лет назад она привыкла к тому, что ее здесь недолюбливают. Не секретом для нее было и то, что она считалась своего рода Кытгымским проклятьем. Повстречать на пути Миртад – Каменную Молочницу грозило бедами и неудачей. Завидев ее, иные норовили свернуть в подворотню, другие подобострастно здоровались. Мальчишки швыряли в нее камнями. Чаще мелкими и мимо. Не для того, чтобы причинить боль, а для того, чтобы победить свою слабость и страх.

Все верно. Кытгым знает, что делает. Мириам знала тоже: эти ненависть и страх неслучайны. Конечно, странно, что еще подростком твой ныне почтенный отец бросал морскую гальку в ту же самую, ничуть не изменившуюся за четверть века старуху, что и ты. Само по себе это противоестественное постоянство достойно кары. К тому же поселок не мог ей простить визиты к внучке на дальнее чумное кладбище. Эта давняя история, но до сих пор шестая зона закрыта для посещений. Было и кое-что посерьезней.