Путь в Колу

Отец Илларион уронил на грудь голову, затосковал. В запавших глазах иеромонаха была скорбь да мука.

– Суда совсем прохудились, воевода-боярин Алексей Петрович, пожаловался он.
– Дальше Печенгской губы ни на одном судне выйти не мочны. Случись что, и не выбраться нам отсюда. По тундре далеко ли уйдешь?

6

До первого снега стрельцы и лопины, пасшие монастырских оленей, закапывали порубежные межи, проложенные королевскими межевщиками. Работы хватило на всех, чтобы повалить по всей линии от самого Энаре-озера до Студеного моря порубежные грани.

Три корабля выплыли из Печенгской губы, когда тундра стала вся белой и на первом пушистом снегу во все стороны протянулись звериные следы.

Савва Лажиев вступил на занесенный чистым снегом берег Кольской бухты, и сердце его захолонуло от предстоящих будущих радостей. Он был счастлив.

Дьячок Дружинка Сумароков самолично привел Савву Лажиева на подьяческий двор и все как есть поведал Ивану Парфентьевичу Махонину о корелянине, занимавшемся промыслом на Новой Земле в артели Каллистрата Ерофеевича Силина.

Савва Лажиев пришелся по душе Ивану Парфентьевичу. Подьячий порасспрашивал его о прошлой жизни в Олонецком крае, о мытарствах на Новой Земле да определил Савву Лажиева в податные своей подьяческой избы. Он выделил Савве холостяцкое жилье - каморку в казенном доме, выходившую окном во двор, огороженный частоколом.

– Служи, отрок, как трудился в артели у Каллистрата Ерофеича, за мной служба твоя не пропадет, - сказал подьячий.
– Поездишь с обозом по погостам лопинов да помытаришься на дальних дорогах - и станешь истинным колянином. Обзаведешься семьей и жить в собственном доме станешь.

Радостный оттого, что намерение его служить у подьячего в Коле сбылось, вышел Савва Лажиев во двор, залитый лучами низкого предзакатного солнца. Не откладывая важного дела на срок, он сразу же направился в дом Каллистрата Ерофеевича, чтобы передать поклон от мужа Аграфене Кондратьевне и порадовать детей вестью, что их отец жив и здоров.

Дом Силиных стоял на взгорке, неподалеку от Гостиного двора, в том самом месте, где крайняя из четырех параллельных улиц упиралась в лавки-амбары. С крыши дома косо смотрели деревянные желобы для стока воды, крепящиеся на деревянных крюках - "курицах", а на самом верху красовался деревянный резной конек, разукрашенный в оранжево-красный цвет. Как все другие дома посадских людей, он был срублен из толстых сосновых бревен и состоял из двух жилых помещений и просторных сеней. Крохотные окошки украшены были наличниками. Внутрь переплетов деревянных рам были вставлены четырехугольные кусочки тонкой прозрачной слюды, сквозь которую проникал внутрь жилых помещений мутноватый рассеянный свет.

Савва дернул за железное дверное кольцо и вошел в просторные сени, заставленные множеством деревянных кадушек. По запаху нетрудно было определить, что в кадках хранилась засоленная на зиму рыба.

В избе было жарко натоплено, и на Савву, вошедшего с улицы, пахнуло жилым теплом, запахом ржаных оладий и топленого масла.

Навстречу нежданному гостю вышла Аграфена Кондратьевна с раскрасневшимся лицом, и, когда Савва сказал, что приплыл с Новой Земли, из глаз ее брызнули слезы. Женщина, второй год не видевшая мужа, который жил на безлюдном острове посреди Студеного моря, и плакала и улыбалась. Успокоившись, она выслушала Савву и принялась расспрашивать его, что было за все это время, пока не видела Каллистрата Ерофеевича.

В жилую комнату с печью вошли две дочери, неслышно уселись на лавку против Саввы и тоже стали слушать рассказы человека, приплывшего из земли, затерявшейся посреди моря, где пребывал их отец. Савва заметил: на ногах у обеих были красивые башмачки из голубого сафьяна, а на голове у девушек красовались кокошники, украшенные крохотными жемчужными зернами. Старшая дочь Каллистрата Ерофеевича, чем-то похожая на отца, во все глаза смотрела на Савву, слушая его диковинные рассказы. Младшая лишь изредка поднимала на гостя смущенные глаза. Занятая вышиванием затейливого рисунка бисером на красной ткани, она также внимательно слушала Савву Лажиева. Стыдливый девичий румянец ярко рдел на ее щеках.

Савва неоднократно ловил на себе ее пристальный изучающий взгляд. Он вдруг почувствовал внезапную неловкость от близкого присутствия девушки, которую впервые увидел.

Аграфена Кондратьевна усадила гостя за стол и принялась угощать его пирогами и ржаными оладьями на масле. Дочери Каллистрата Ерофеевича тоже сели за стол, но ни одна из них даже не прикоснулась к еде.

Младшая дочь Силина, которую звали Дарьей, по-прежнему лишь украдкой посматривала на Савву, но отложила в сторону вышивание и потупясь сидела напротив гостя.

– Кушай на здоровье, - старательно угощала Савву Аграфена Кондратьевна.
– Чай, наголодались на острову том безлюдном? Ведь одни медведи там и водятся?

– А мы ели за милую душу медведей этих, - похвастался гость.

– Ведь крещенные же люди - и такую гадость едят, - качала головой и удивлялась хозяйка дома.
– Неужто и Каллистрат Ерофеевич едал медведей тех?

– А то как же? Понятное дело, едал, - простодушно пояснил Савва. Самые что ни на есть лучшие средства от хвори той островной, от чего зубы шатаются, - так это медвежье сало да свежая оленья кровь!

– И кровь пить оленью доводилось?
– продолжала удивляться Аграфена Кондратьевна.

Старшая дочь ее прыснула от смеха. Рассмеялась и Даша вслед за ней.

Потом Аграфена Кондратьевна принялась расспрашивать Савву Лажиева о его прошлой жизни, и когда узнала, что он круглый сирота, то жалобно, по-бабьи запричитала:

– Да и как же ты, сердешный-то, один-одиношенек по свету маешься? Ведь и головушку бедную приклонить тебе негде!

Она пыталась уговорить Савву Лажиева остаться в ее доме и погостить, сколько пожелает, но гость был непреклонен. Он от души благодарил хозяйку и, сославшись на службу у подьячего, отправился восвояси.

7

Наместник Норланда Бальтазар Бек, сопровождаемый ротмистром Пером Клементсоном, прибыл в город Рисби, где находилась в то время летняя резиденция короля Карла, когда деревья в дворцовом парке уже оделись в золото и багрянец. Гвардейский офицер, находившийся в тот день в карауле, остановил усталых всадников возле ворот, украшенных сторожевыми мраморными львами, и, предложив им спешиться, отправился докладывать королю о прибытии норландского наместника из далекой Лапландии.

Неудача с межеванием порубежных лапландских земель расстроила овлуйского державца. Он никак не предполагал, что так успешно начатая прокладка порубежных граней пойдет прахом. Всю дорогу Бальтазара Бека не покидали тревожные мысли. Он пытался предугадать, что предпримет король, и больше всего его тревожила собственная участь после того, как с позором покинул пределы Печенгской губы. Ему временами казалось, что государь лишит его дворянства, отберет наместничество и отправит служить в какой-нибудь отдаленный гарнизон в захолустье. Но на смену тревоге приходили снова обнадеживающие мысли, и он видел себя наместником всех северных земель вместе с Лапландией и Колой, где сидел на воеводстве его непримиримый враг Алексей Петрович Толстой.

Бальтазару Беку пришлось долго ждать возвращения офицера, начальствовавшего дворцовым караулом в летней королевской резиденции. Уже успели смениться часовые-гвардейцы в красных мундирах, стоявшие у парковых ворот, а караульный офицер все не появлялся. Чувство близкой беды кинуло в жар наместника Норланда.

– Похоже, нас не очень здесь ждали, ротмистр, - растерянно произнес Бальтазар Бек.

– Наверно, какие-то более важные дела занимают властелина всех шведов, - невозмутимо проговорил в ответ Пер Клементсон.