Путь в Обитель Бога

— Самое время нам отходить, — сказал Бобел, который, глядя на меня, не стал стрелять тоже. — Я подложу сюрприз под тело. Думаю, они захотят сбросить мальчишку под обрыв, ведь для них он предатель.

— Не смей, — сказал я, надевая свой рюкзак. — Не смей трогать Сола.

— А чего? — удивился Бобел. — Он ведь всё равно уже труп.

— Сказал — не смей!!! — заорал я, аж в глазах побелело. — Тропу минируй, осыпь чёртову эту, а тело не трогай, понял?!..

— Да понял, понял, — успокаивающе проворчал Бобел. — Пошли тогда, чего тут минировать. Они всё слышали.

Мы шли до самого вечера, весь вечер и первую половину ночи. Мой контакт с Книгой становился всё лучше, и это оставалось единственным, что поднимало мне настроение. Я уже видел местность с её помощью почти так же хорошо, как при общении с разгребателем, но мне по-прежнему не удавалось разглядеть никаких живых существ — ни животных, ни людей, ни яйцеголовых. И ведь с разгребатель никогда не мог мне ничего такого передать, хотя Имхотеп говорил, что должно быть по-другому. Может, это придёт позже? Хотелось бы. Но пока Книга и без этого хорошо нам помогала. Тропа вилась в опасной близости от Границы, столь точно повторяя её изгибы, что казалось, будто её проложили так специально. Бобел старательно трудился во зло нашим ближним, устанавливая мины в любом подходящем месте. Его рюкзак значительно полегчал. Коу была немедленно разжалована из оруженосцев и пулемёт у неё отобрали.

— Напрасно так торопишься разгрузиться, — сказал я Бобелу, когда он в очередной раз остановился. — Они не пойдут по этой тропе — переберутся на другую и попытаются нас обойти.

Однако я слишком хорошо думал о монахах, или же других троп в обход нашей они просто не знали. До наступления темноты до нас ещё дважды доносились взрывы. Уже ночью мы выбрались из аппендикса, в котором стоял монастырь. Дальше Граница шла прямо, однако в одном месте непроходимая зона сильно расширялась и тропа ныряла прямо в неё. Пришлось спуститься в глубокое ущелье между двух гор, склоны которых были сплошь завалены валунами размером с легковушку. Перебираться с одного на другой при свете звёзд было нелегко. Я подумывал, не остановиться ли нам до утра, так как монахи здесь на конях всё равно не проехали бы, а человек со сломанной ногой в нашем отряде был нужен меньше всего. Но преследователи, судя по их упорству, могли спешиться, и наша позиция оказалась бы очень уязвимой, поскольку с неё было невозможно быстро отступить. Деревья, росшие между валунами, становились всё выше, иногда закрывая нам и звёзды, тогда мне приходилось руководствоваться лишь помощью Книги. В самом низу росли кедры и сосны в два — три обхвата толщиной, а пространство между валунами заросло подушками мха, в которые нога проваливалась чуть не по колено. Подо мхом хлюпала вода. Я не успокоился, пока мы опять не вышли на тропу, ради чего нам пришлось лезть обратно на гору, и подъём был ничуть не легче спуска.

— Хорошо, что ночи в Новом Мире такие долгие, — сказал я Коу, готовясь устроиться на ночлег.

— Да, ночь… хорошо, — отозвалась она и, закинув голову, посмотрела в небо. — Смотри, Элф, звёздочки! Вон одна — такая большая!

— Это уже утренняя, — сварливо сказал Тотигай. — С тобой не поспишь, Элф, равно как и с этими верунами.

— А ты загадай желание, — предложил я Коу, полностью игнорируя кербера.

— И оно сбудется? — удивлённо спросила она.

— Конечно, сбудется, — щедро пообещал я.

— А что нужно говорить?

— Да что хочешь… Ну вот так, например: «Звёздочка светлая, звёздочка ранняя, сделай, чтоб сбылись мои желания!», — произнёс я не то слышанную мной где-то, не то вычитанную в одной из книг Имхотеповой библиотеки фразу [9] . Думал, что Коу тут же выпалит своё заветное — ан нет, девушка отошла в сторонку и долго шептала, обращаясь к звёздам. Много же, оказывается, у неё желаний…

— И что ты загадала? — полюбопытствовал я, когда мы легли.

9

Альфред Бестер. Звёздочка светлая, звёздочка ранняя. Рассказ.

— А желание исполнится, если расскажу? — засомневалась Коу.

— Ну, если боишься, то не надо, — сказал я, коря себя за бестактность.

— Тогда я лучше потом. Хорошо? — В темноте я видел, как слабо поблёскивают белки её глаз, — она пыталась заглянуть мне в лицо и определить, не рассердился ли я.

— Хорошо, хорошо, — поспешил успокоить я её. — Потом даже лучше. Сейчас мы устали, завтра будет новый день. Ты спи, спи, отдыхай…

Я сразу провалился в сон, а Бобел остался на часах. Он разбудил меня, когда ещё не рассвело.

— Пока ты спал, была перестрелка. — Он указал рукой туда, где за изгибом Границы продолжалась тропа. — Стреляли долго. Использовали гранаты.

— Думаешь, яйцеголовые нашли проход у заставы и догнали верунов? — спросил я.

— А с кем ещё монахи могли здесь перестреливаться? Да ещё ночью?

Я призадумался. Яйцеголовые видят в темноте хорошо, однако кентавров они такой способностью не наделили. Как и орков-пехотинцев. Их обычная тактика — ни одна из разновидностей их слуг не должна иметь перевес над ними самими и над другой разновидностью, а чисторожденные второй ступени обязаны чем-то уступать чисторожденным первой. Это ослабляло их военную силу — по сравнению с тем, во что ибогалы могли бы её превратить. Потом… потом всё будет меняться. Я слышал, что во времена первого Проникновения орки ночным зрением обладали. Естественно, ведь это просто глупо — солдат-орк имеет круговой обзор, как кербер, но не видит в темноте! А будь по-другому, Бобелу цены бы не было… Кстати, почему в первом отряде, штурмовавшем Харчевню, совсем не было орков? Ибогалы не из тех, кто обожает рисковать собственной шкурой. И пленный, как ни трудился над ним Орекс, ничего не сказал о наличии подразделений орков в отрядах, выступивших в поход сейчас. Видно, не слишком доверяют им в важных делах… Правильно делают. Бобел как раз и есть ходячее доказательство несовершенства технологии после долгого перерыва в применении. Единственное известное, но уж не его ли случай послужил поводом для ограничения использования пехотинцев? С кентаврами они так не осторожничают. Но кентавры гораздо ближе к животным…

Орекс, должно быть, прав. Надо найти корабль, освоить управление и разнести все ибогальские города, пока яйцеголовые не наполнили Новый Мир кентаврами, русалками, и не вырастили целые армии орков. Я представил, как поднимаю в воздух Колесницу Надзирателей, оснащённую их неведомым и страшным оружием, захожу на город… Там будет полно женщин и детей. И пусть это всего лишь яйцеголовые самки с детёнышами… Да нет, Элф, брось. Самки, детёныши — ты считаешь, что придумав название поунизительнее, превратишь их в нечто иное, не в то, чем они являются? Всё равно они останутся женщинами и детьми. Другой расы — да. Но что это меняет?

А то, возразил я сам себе, что их женщины ничуть не лучше мужчин. А из детёнышей яйцеголовых обязательно вырастут взрослые яйцеголовые. Воспитывайся они в другой среде, выросли бы другими, а так — без вариантов. С человечьими мерками к ибогалам подходить нельзя.

Да почему, собственно, нельзя? Люди что, намного лучше? Будь тут сейчас Генка, он бы мигом привёл кучу обратных примеров.

Я скрутил сигарету и затянулся, пытаясь заглушить табачным дымом бесполезный внутренний диалог. Можно, нельзя… Просто дело в том, что массовые убийства мне совсем не по вкусу. Повоевать в первые после Проникновения годы я не успел, а после дрался лишь со взрослыми ибогалами — воинами. Ещё дрался с орками, с кентаврами, с керберами, и даже — вот пассаж — с нукуманами, они тоже не идеальны… Но всегда — со взрослыми, с бойцами.

Умники иногда подолгу держали у себя в Субайхе пленных яйцеголовых, изучали их психику. Попадали к ним и дети, но уже подростки. Так, чтобы совсем младенцы — ни разу. И никто до сих пор не знает, можно ли перевоспитать яйцеголового.

Наблюдая, как Бобел укладывается под своим одеялом, я курил и думал. Вот он же смог перемениться? Орки тупы и беспощадны, их дело — война и убийство. Но Бобел же смог? Хотя он-то изначально был человеком.

Нет, сопли всё это, братец, сопли. О перевоспитании яйцеголовых задумался, ага. Семьи у тебя никогда не было, вот что. А живи ты на ферме с Ликой? А толпись вокруг вас пяток собственных ребятишек? Скорее всего, тем дело и кончится, как тебя ни манит остаться вольной птичкой… грифом-трофейщиком, пирующим на трупах земных городов. И если придут на ферму ибогалы, уж они-то сомневаться не станут. Перевоспитанием твоих детей они займутся, и с удовольствием, но только на свой манер…

Один раз мне показалось, что я тоже слышал выстрелы за непроходимой зоной. Определить точно мешал изгиб Границы, глушивший звуки. Если монахи всё ещё держатся, то это для нас хорошо. И для них неплохо — поймут ибогалы, что Книги у них нет, и плюнут на верунов, только бы те догадались отступить с тропы.

Когда подошло время будить Тотигая, делать этого я не стал, и он проспал своё дежурство больше чем наполовину.

— Ты чего сегодня такой добрый? — подозрительно спросил он, подходя и устраиваясь со мной рядом. — Ой, не верю я в твою доброту! Раз дал отдохнуть лишнего, значит, придумал для меня особо гадкое поручение. Чувствую, несладко мне сегодня придётся.