Путь в Обитель Бога

Тотигай замолчал, погрузившись в раздумья. Вот те на — а я и не подозревал, что ему свойственно вспоминать о детях чаще чем однажды в год, сразу после Брачных боёв. Вообще-то он надолго пропадал всякий раз после их окончания, но я не расспрашивал, с чем именно это связано. Воспитанием щенят у керберов занимаются только самки, постоянно этими щенятами обременённые. Самцы, пройдя обряд Достижения совершеннолетия, принимают в заботе о потомстве минимальное участие. Когда они охотятся в местностях, заселённых керберами, то охотно делятся добычей с самками и щенками, причём не важно, своими или нет, придерживаясь мнения, что чужих детей не бывает. Они же обучают щенят боевому искусству и прочим премудростям.

Иногда кербер не может найти собственную семью, если самке внезапно пришлось откочевать в другое место или она погибла. Тогда он станет учить чужих щенков, что самки охотно позволяют до тех пор, пока на горизонте не появится законный супруг. Такого понятия, как измена, у сородичей Тотигая нет, потому что керберы равнодушны к противоположному полу большую часть года. Живут они рассеянно, сбиваясь в кучу только в период Брачных боёв, а тогда о флирте уже речи быть не может — все самцы на месте; хочешь получить новую жену, так нужно кого-нибудь убить. У Тотигая, насколько я знал, было четыре жены, и он остерегался заводить новых, ибо при таком богатстве слабого пола даже защищать имевшихся подруг жизни от посторонних посягательств становилось проблематично. Однако до сего дня я не думал, что он способен отправится на другую планету лишь за тем, чтобы обогатить запас знаний своего многочисленного потомства.

— Наверное, ты брешешь, — сказал я. — Чихать тебе на щенков, иначе ты бы виделся с ними чаще. Так и скажи, что самому не терпится прославиться.

— Говорю! — с вызовом ответил Тотигай.

— Нет, ты хорошо скажи. Прямо и честно.

— Хорошо говорю!

— Ты не так говоришь.

— Не так говорю!.. — машинально повторил Тотигай, спохватился и засмеялся своим кашляющим смехом.

Глядя на него, засмеялась Коу, а вслед за ней и я. Напряжение, державшее нас с момента ухода Бобела, исчезло.

— Это не гиблый поход, Элф, — сказал Тотигай. — Он просто не из лёгких. Вспомни тот бой, в котором Орекс потерял сразу четырёх своих побратимов, двоюродного брата и двух племянников? Кстати, тебя он тоже едва не потерял, если я правильно помню. Но он всё равно остался Орексом. Все ныне живущие когда-нибудь умрут, но не все смогут похвалиться своей смертью, если вдруг воскреснут. Орекс и Бобел смогут. Имхотеп — тоже. Что тебя смущает? Что ты сам всё ещё жив?

— Наверное, да.

— Но это же глупо — хоть я тебя и понимаю… Тебе надо идти до конца. Ты сможешь войти в корабль, если мы его найдём. Вспомни, что говорил Имхотеп.

— Он говорил о естественных расах. Так что и Генка мог бы.

— Генка — умник. Войти он мог, но стоило ли его туда пускать? Если соскучился по умникам, пригласи потом Феликса.

— С большим удовольствием я пригласил бы Имхотепа… Слушай, ты веришь, что он умер? Или, как сказал рувим, умер только один из него?

— Один из него… — Тотигай задумался. — Знаешь, это слишком необычно для меня. Он для меня всегда и был один. Если мы вернёмся в Харчевню и увидим в Большом зале второго Имхотепа… Наверное, тогда я поверю. Но тот, первый, тоже был настоящим, правильно?

— А кто его знает. До того, как мы нашли Книгу, я точно знал, что в этом мире правильно и как в нём жить. Сейчас уже не уверен.

— Может, после узнаешь опять? «До того, как я встал на путь дзен, горы были горами, а реки — реками. Когда я пошёл по пути дзен, горы перестали быть горами, а реки — реками. После того, как я постиг дзен, горы снова стали горами, а реки — реками».

— Откуда ты это выдрал? — удивился я.

— Не помню. Вряд ли помнил и тот, кто повторил эти слова за кем-то ещё. Я разговаривал со многими людьми, нукуманами, керберами. И ещё больше слушал.

— Ладно, а теперь послушай меня. Хватит заговаривать мне зубы! Разыщи в здешних краях животину поглупей и выгони под выстрел. Мы ещё успеем досыта насидеться на галетах, когда дойдём до Кайрори.

Мне тоже случалось общаться с разным людом, и слушать я умел не хуже Тотигая. Имхотеп считал, что по-настоящему мудрым может стать лишь тот, кто не отвергает чужую мудрость. Своей собственной, говорил он, всегда недостаточно. Возможно, что Имхотеп тоже только повторял чужие слова. Стоило взглянуть на его библиотеку в Харчевне, и сколько там книг, чтобы понять — все умные и правильные слова давно сказаны. Дела же переделаны не все: это намного труднее.

Мы встали на привал в полночь, возле самой Границы. Непроходимая зона к этому времени успела расшириться до предела, и мы могли не опасаться, что нас накроет во время сна. Поначалу я думал, что совсем никто не заснёт — такую тревогу нагоняла невидимая опасная стена, защищавшая нас от нападения слева. Но и рисковать, оставляя тут Книгу затем, чтобы перенести лагерь дальше, я не хотел. Вдруг потом не найду её? Собственно, я бы и ориентироваться здесь без неё не смог.

Тотигаю удалось загнать додхарскую антилопу, каких я ещё не встречал. На мой вопрос, какого она вида, кербер ответил: «Съедобного», — и пожаловался, что ни одна живая тварь на непроходимую Границу бежать, конечно же, не хочет; опять он будет отдуваться на добыче продовольствия за нас обоих. Пока я свежевал тушу, кербер в придачу разыскал и приволок пару диких песчаных дынь выдающихся размеров. Каждая была величиной с мяч для регби, и доставить их в лагерь для Тотигая оказалось настоящим подвигом — он носил их в зубах по одной за несколько тысяч шагов и оба раза после доставки подолгу не мог закрыть пасть, что ужасно смешило Коу. В Харчевне такие дыни режут на полоски, заплетают косичками и вялят под навесами снаружи. С одной я так и поступил, надеясь, что ночной ветерок немного подсушит косички сверху, и завтра можно будет сложить в рюкзак этот полезный и вкусный припас.

Едва доведя мясо до первой степени готовности, я погасил костёр, и ужинали мы в темноте. Тотигай, который ел антилопу без обработки, насытился первым, но долго не мог устроиться на своём месте, поднимался, отходил в сторону, возвращался и ворчал, что чем спать в такой близости от Границы, так уж лучше всю ночь напролёт таскать в лагерь дыни. Угомонился он лишь тогда, когда я ему предложил немедленно этим и заняться.

Коу тоже беспокоилась, ворочалась, вздрагивала от малейшего шороха. Я чувствовал себя не лучше, но именно поэтому считал, что места безопаснее нам не сыскать — по доброй воле сюда никто не полезет. Своего обещания как следует взяться за Книгу сегодня же, я не забыл, однако прошлый опыт убеждал меня, что нахрапом тут успеха не добиться. Книга лучше всего отвечала тогда, когда мне было не просто нужно, а край как нужно. Но ведь сейчас-то и есть самый край — когда и что мне в жизни бывало нужнее, чем точные координаты корабля прямо теперь же?..

Я лежал у камней на противоположной стороне нашего лагеря, вслушиваясь в ночные звуки, когда на меня накатило. Видеть окружающее я перестал, но зато опять увидел местность с высоты птичьего полёта. Не так, как раньше — по-новому. Картина больше не напоминала карту. Всё так же текла между Землёй и Додхаром туманная река Границы, но подробности проступили более отчётливо, стали реалистичными. Я вздрогнул, когда увидел наш собственный лагерь — изображение было сине-серым, но отчётливым. Вот Коу, вот Тотигай… а вот и я сам. Я хотел приблизить изображение, рассмотреть всё подробно, но меня почему-то понесло назад, по нашему сегодняшнему пути, до самого прохода в Границе, и я оказался над Старой территорией, причём была не ночь, а ещё вечер. У обвалившегося входа в туннель толпились яйцеголовые — пешие и верховые. Повсюду лежали трупы — пять, восемь… много. Ибогалы с ошейниками пытались растащить завал, обвязывая камни верёвками и впрягая кентавров. Но вот к ним подошёл яйцеголовый, по виду — старший, и бросил несколько отрывистых фраз, приказывая прекратить работу. Язык я знал плохо, звуки Книга передавала впервые, но мне всё же удалось разобрать слова «Зилар» и «нет».

Ого себе, подумал я. Выходит, можно видеть не только то, что есть, но и то, что было? Не успел удивиться, как меня снова понесло, теперь вперёд: подо мной мелькали заросли додхарских акаций, шлаковые конусы, лавовые поля, стада диких осликов… Смотри-ка, теперь яйцеголовых вижу, животных — ну что бы так раньше, до смерти Бобела, до штурма заставы, до гибели Генки?.. Я пролетел вдоль Границы, она свернула влево, опять приблизилась, стала прозрачной, снова побелела… Полупустыня кончилась, пошла настоящая додхарская пустыня с голыми безжизненными плато, выжженными солнцем, с такими же выжженными каньонами между ними, со скелетами редких деревьев и кактусами пао — единственной растительностью, пищей и топливом в этом краю. Никого нет, разве что огненная саламандра проползёт или пролетит двухголовый додхарский стервятник. Кайрори — сюда даже грифы не залетают. Троероги как-то умудряются выживать, питаясь кактусами, но они выживают где угодно. На троерогов охотятся трёхголовые керберы. И ещё где-то здесь же обитают свирепые пхаясо, питающиеся кактусами, троерогами и себе подобными…