Путь в Версаль (др. перевод)

– Ага, вот и маркизы! – радостно выкрикнул он. – Налетай, ребята, урожай будет отличный!

За ним вошли еще три стражника и вставили факел в закрепленное в стене железное кольцо.

– Ну что, лапочки, будете умницами, а?

Один из них вытащил из-под накидки ножницы.

– Сними-ка чепец, – велел он женщине, сидевшей возле двери. – Тьфу, седая! Ничего, и за это дадут несколько су. Я знаю одного цирюльника, возле площади Сен-Мишель, он делает из таких дешевые парики для старых клерков.

Он состриг седые волосы, перевязал их обрывком веревки и бросил в корзину. Его товарищи смотрели на головы других узниц.

– Со мной можете не стараться, – сказала одна из них. – Не так давно вы меня уже обрили.

– Ишь ты, верно, – кивнул жизнерадостный стражник. – Я ее узнал, эту матушку. Хе-хе, похоже, наш постоялый двор пользуется успехом!

Один из стражников подошел к Анжелике. Она почувствовала, как грубая рука ощупывает ее волосы.

– Эй, друзья, – позвал он, – вот так лакомый кусочек! Посветите-ка, я получше рассмотрю.

Горящая смола осветила волну прекрасных золотистых кудрей, упавших из-под развязанного солдатом чепца. Стражники восхищенно присвистнули:

– Великолепно! Конечно, не слишком светлые тона, но с отливом. Их можно продать господину Бине с улицы Сент-Оноре. Он на цену не смотрит, его интересует качество. «Унесите вашу пакость, – говорит он мне каждый раз, когда я приношу ему волосы арестантки. – Я не делаю парики из волос, траченных молью!» Но уж на этот раз он не станет привередничать.

Анжелика прикрыла голову руками. Они не могут состричь ей волосы! Это немыслимо!

– Нет-нет, не делайте этого! – умоляла она.

Но мощная хватка заставила ее опустить руки.

– Да ладно тебе, красавица! Если ты хотела сохранить волосы, не надо было приходить в Шатле. Мы же должны иметь хоть какую-нибудь прибыль!

С громким лязганьем ножницы срезали золотистые локоны, которые когда-то с такой любовью расчесывала Барба.

Когда солдаты вышли, Анжелика провела дрожащей рукой по стриженому затылку. Ей показалось, что голова стала слишком маленькой и легкой.

– Да не плачь ты, – сказала одна из женщин. – Отрастут. При условии, если снова не попадешься. Эти стражники прямо косцы какие-то. Матерь Божья, волосы в Париже стоят дорого, ведь столько франтов хотят носить парики!

Не отвечая, Анжелика надела чепец. Товарки думали, что она плачет, потому что ее била нервная дрожь. Но неприятный инцидент уже забылся. В конце концов, какая разница! Важно было лишь одно: участь детей.

Глава XII

Время тянулось чудовищно медленно. Камера, куда загнали узниц, была такой маленькой, что трудно было дышать.

Одна из женщин сказала:

– Это добрый знак, что нас посадили сюда. Эту камеру называют «Между двумя слушаниями». Сюда сажают тех, с кем еще не решили, арестовать ли их. Сейчас они думают, как с нами поступить. Между прочим, когда нас арестовали, мы не делали ничего дурного. Были на ярмарке, как и все. Доказательство того, что там были все, – то, что нас не обыскали, потому что охранницы тоже ушли повеселиться на Сен-Жерменскую ярмарку.

– Полиция тоже там была, – с горечью заметила одна из девиц.

Анжелика нащупала под корсажем кинжал. Такой же, как тот, что Родогон Цыган метнул в лицо Никола.

– Хорошо, что нас не обыскивали, – твердила женщина, которая, наверное, тоже прятала оружие или тощий кошелек с несколькими экю.

– Не волнуйся, еще обыщут, – возразила ее товарка.

Большинство женщин вовсе не выражали оптимизма. Они пересказывали истории об узницах, проведших в заключении десять лет, пока о них не вспомнили. А те, кто знал Шатле, описывали камеры зловещей крепости. Здесь был карцер «Смерть Радости», грязный и кишащий змеями; воздух там такой смрадный, что свеча гаснет. И другой, прозванный «Скотобойня», потому что там приходилось вдыхать тошнотворные испарения расположенной по соседству Главной скотобойни. Большая камера, где узники скованы между собой цепями, носила название «Цепи». Кроме того, были «Берберия», «Пещера», а еще «Колодцы, «Ров», имеющий форму перевернутого конуса. Там у арестантов ноги постоянно были в воде, они не могли ни стоять, ни лежать. Обыкновенно они умирали через две недели заключения. И наконец, кто-то, понизив голос, рассказал о «Каменном мешке» – подземном карцере, откуда никто не возвращался.

Сквозь зарешеченное оконце проникал серый свет. Невозможно было определить, который час. Одна старуха стащила с ног стоптанные башмаки, вынула из подошвы гвозди и воткнула их обратно остриями наружу. Показав свое странное оружие сокамерницам, она посоветовали им последовать ее примеру, чтобы убивать крыс, которые придут ночью.

Но к середине дня дверь с грохотом отворилась, и солдаты с алебардами вывели узниц. Миновав множество коридоров, они привели их в большой зал, обитый голубыми шпалерами с желтыми лилиями.

В глубине зала на полукруглом возвышении располагалось что-то вроде резной деревянной кафедры под штофным балдахином. Над ней на стене висела картина, изображающая распятого Христа.

За кафедрой сидел человек в черной мантии с воротником, отороченным белым галуном, и в белом парике. Возле него стоял другой, со связкой пергаментов в руках. Это были прево Парижа и его помощник.

Женщин и девиц окружали приставы, унтер-офицеры с розгами и солдаты королевской стражи. Арестанток подтолкнули к возвышению: они должны были пройти перед столом, где секретарь суда записывал их имена.

Анжелика растерялась, когда секретарь спросил ее имя. У нее больше не было имени!.. В конце концов, внезапно вспомнив деревню, расположенную неподалеку от Монтелу, она назвалась Анной Совер.

Заседание прошло стремительно. В тот день тюрьма была переполнена, следовало разобраться поскорее.

Задав несколько вопросов каждой подозреваемой, помощник прево прочел переданный ему список и объявил, что «все вышепоименованные особы приговорены к публичному наказанию плетьми, после чего будут препровождены в больницу Отель-Дьё, где набожные сестры научат их шить, а также молиться Богу».

– Легко отделались, – прошептала Анжелике одна из девиц. – Отель-Дьё – не тюрьма. Это приют для бедных. Нас туда заключают насильно, но охранять не будут. Сбежать оттуда – пара пустяков.

Затем группу из двух десятков женщин отвели в зал на первом этаже, и солдаты выстроили их вдоль стены. Дверь открылась, и вошел высокий дородный военный. Его украшенное черными усами цветущее лицо обрамлял превосходный парик. На жирных плечах едва не лопался голубой мундир с украшенными позументом широкими обшлагами, огромный воротник был стянут шнуром с позолоченными кисточками, а на боку болталась шпага. Анжелика заметила, что он немного похож на Большого Матье, хотя лишен добродушия и жизнерадостности шарлатана. Под нависшими бровями сверкали маленькие злые глаза.