Путь в Версаль (др. перевод)

– Кто?

– Дети.

– Почем я знаю? – пожав плечами, бросила кормилица. – Мне хватает дел и с теми крошками, за которых платят.

Подошедшая девочка быстро предложила:

– Младший там. Могу показать.

Взяв Анжелику за руку, она провела ее через главное помещение фермы в хлев, где находились две коровы. Позади яслей стоял ящик, в котором Анжелика с трудом разглядела ребенка примерно шести месяцев от роду. Он был совершенно голеньким, если не считать какого-то прикрывающего животик грязного лоскута, кончик которого он жадно сосал.

Анжелика схватила ящик и втащила в комнату.

– Это я положила его в хлев, потому что ночью здесь теплее, чем в погребе, – прошептала девочка. – И везде валяются хлебные корки. Но он не худенький. Я дою коров утром и вечером и каждый раз даю ему немного молока.

Ошеломленная Анжелика смотрела на ребенка. Этот безобразный червячок, покрытый гнойниками и паразитами, не мог быть Кантором! Тем более что Кантор родился блондином, а у этого ребенка были каштановые кудряшки. Тут ребенок открыл глазки, и стали видны великолепные ясные радужки.

– У него такие же зеленые глаза, как ваши! – сказала девочка. – Значит, вы его мать?

– Да, я его мать, – глухим голосом ответила Анжелика. – А где старший?

– Наверное, в собачьей конуре.

– Жавотта, не лезь не в свои дела! – гаркнула крестьянка.

Она недружелюбно следила за ними, но не вмешивалась, видимо надеясь, что в конце концов эта женщина с грустным лицом принесет деньги.

Будка была занята огромным сторожевым псом устрашающего вида. Чтобы выманить его оттуда, Жавотте пришлось прибегнуть к множеству уговоров и обещаний.

– Фло все время прячется за собаку, потому что боится.

– Чего боится?

Девчонка быстро огляделась:

– Что его побьют.

Она вытащила что-то из будки. Появился какой-то черный кудрявый комок.

– Но это другая собака! – воскликнула Анжелика.

– Нет, это его волосы.

– Конечно, – прошептала она.

Разумеется, подобная шевелюра могла принадлежать только сыну Жоффрея де Пейрака. Но под этим густым, темным и плотным руном было жалкое, худосочное сероватое тело, покрытое лохмотьями.

Анжелика встала на колени и дрожащей рукой приподняла взлохмаченные волосы. Она увидела бледное исхудалое личико, на котором блестели расширившиеся от страха черные глаза. Хотя было очень жарко, ребенка сотрясала непрерывная дрожь. Под грязной шершавой кожей выступали острые тонкие кости.

Анжелика встала и подошла к кормилице.

– Вы оставили их умирать с голоду! – грозно сказала она. – Вы оставили их умирать в нищете. Месяцами дети не получали никакой заботы, никакой пищи. Только собачьи объедки или кусочки, которые эта девчушка отрывала от своего скудного ужина. Вы подлая женщина!

Крестьянка побагровела. Скрестив руки на груди, она заорала.

– Добренькая нашлась! – задыхаясь от ярости, вопила кормилица. – Сваливают на меня детей без единого су, пропадают, не оставив адреса, да еще какая-то нищенка с большой дороги, цыганка, египтянка, какая-то… меня поносит!

Не слушая ее, Анжелика вернулась в дом.

Схватив висящую у очага тряпку, прикрепила ею Кантора к себе на спину, завязав узел на груди, в точности как носят своих детей цыганки.

– Что это вы собираетесь делать? – спросила кормилица, вошедшая в дом вслед за Анжеликой. – Вы ведь их не уведете, а? Или давайте деньги.

Анжелика порылась в карманах и бросила на землю несколько монет. Крестьянка хмыкнула:

– Пять ливров! Смеешься, что ли? За этих щенков мне должны верных три сотни. Плати давай! Не то позову соседей с собаками, чтобы прогнали тебя.

Высокая и крупная кормилица, расставив руки, встала в дверях. Сунув руку за корсаж, Анжелика выхватила кинжал. Клинок Родогона сверкнул в темноте таким же жестоким блеском, как глаза той, что держала его.

– Уйди с дороги, – глухо бросила Анжелика, – уйди, или прирежу!

Услышав воровской жаргон, кормилица побледнела. В предместьях Парижа были слишком хорошо осведомлены о воровской дерзости и умении людей такого сорта владеть ножом.

Крестьянка в ужасе отступила. Анжелика прошла мимо, направив на нее острие кинжала, как учила Полька.

– И не вздумай звать на помощь! Не посылай ни псов, ни мужичье по моим следам, иначе горе тебе. Завтра же твоя ферма вспыхнет огнем, а ты проснешься с перерезанной глоткой. Поняла?

Дойдя до середины двора, Анжелика сунула кинжал за пояс и, подхватив на руки Флоримона, бросилась в сторону Парижа.

Задыхаясь, она спешила в сторону столицы, пожирающей человеческие существа, где для двоих ее полумертвых детей не было иного пристанища, кроме руин и зловещего гостеприимства нищих и бандитов.

Ее обгоняли кареты, обдавая потное лицо Анжелики облаками пыли. Но она не замедляла шага, не ощущая тяжести своей двойной ноши.

«Этому придет конец! – думала Анжелика. – Должен же этому прийти конец. Однажды я сбегу и приведу их к живым…»

В Нельской башне проспавшаяся после попойки Полька помогла ей устроить детей.

Глава X

При виде детей Каламбреден, вопреки ее опасениям, не выказал ни гнева, ни ревности. Но выражение крайнего изумления возникло на его суровом и черном лице.

– Ты спятила? – сказал он. – Ты спятила, если привела сюда детей? Ты что, не видела, во что здесь превращают детей? Ты хочешь, чтобы у тебя их брали внаем и заставляли попрошайничать?.. Чтобы их сожрали крысы?.. Чтобы Жан Тухляк у тебя их выкрал?

Подавленная этими неожиданными упреками, Анжелика в отчаянии вцепилась в него:

– Но куда бы ты хотел, чтобы я их отвела, Никола? Посмотри, что с ними сделали… Они умирали с голоду! Я привела их сюда не для того, чтобы им причинили зло, а чтобы отдать под твою защиту. Ты ведь такой сильный, Никола.

В растерянности Анжелика прижалась к Никола и смотрела на него так, как не смотрела никогда.

Но он будто не замечал этого и, качая головой, твердил:

– Я не смогу всегда защищать их… этих детей благородной крови. Я не смогу.

– Но почему?! Ты сильный! Тебя боятся.