Путь в Версаль (др. перевод)
Шрифт:
– Нет, но мне страшно, когда марают достойное уважения царственное чувство.
– В мире нет ничего достойного уважения. Как и ничего царственного.
Пройдя через комнату, Анжелика от слабости оперлась о каминную доску. Она чувствовала напряжение. Поэт поднял на нее глаза. В них плясали красные огоньки пламени.
– Так ты не знала, кто я такой? – спросил он.
– Мне никто не сказал. Как бы я могла догадаться? Ваше перо кощунственно и распутно, а вы…
– Продолжай…
– Вы мне показались добрым и веселым.
– Я добр с малышками-нищенками, которые плачут на баржах с сеном,
Анжелика вздохнула. Она никак не могла согреться. Молодая женщина указала подбородком на дверь:
– Теперь вам надо уйти.
– Уйти? – воскликнул он. – Уйти, когда этот пес Сорбонна поджидает, чтобы вцепиться в мои штаны, а этот чертов полицейский готовит для меня свои цепи?!
– Их там нет.
– Они там, в темноте.
– Клянусь вам, они и не подозревают, что вы здесь.
– Ты уверена? Тебе ли не знать их, красотка. Ты ведь была в банде Каламбредена.
Она жестом приказала ему молчать.
– Вот видишь? Ты сама прислушиваешься к тому, что там, снаружи, под снегом… И ты хочешь, чтобы я ушел!
– Да, уходите!
– Ты меня прогоняешь?
– Я вас прогоняю.
– Но ведь я же не причинил тебе зла?
– Это не так…
Он посмотрел на нее долгим взглядом и протянул руку:
– Тогда нам надо помириться. Иди ко мне.
Анжелика не сдвинулась с места, и он продолжал:
– Нас обоих преследует собака. Что нам останется, если мы будем дуться?
Он по-прежнему протягивал ей руку.
– Твои глаза стали твердыми и холодными, как изумруды. В них больше не играют солнечные отблески, отбрасываемые речкой, шепчущей под склонившимися ветками: «Люби меня, обними меня…»
– Это речка говорит?
– Нет, твои глаза. Когда я тебе не враг. Иди ко мне!
Неожиданно она смягчилась и присела подле него. Он тут же обнял ее за плечи:
– Ты дрожишь. И совсем не похожа теперь на властную хозяйку таверны. Что-то тревожит и пугает тебя. Собака? Полицейский?
– Собака. Полицейский. И вы тоже, господин Грязный Поэт.
– О, роковая парижская троица!
– Вы всё знаете, а известно ли вам, чем я занималась до Каламбредена?
Он изобразил на лице скуку и скривился:
– Нет. После того как мы встретились, я понял только, что ты как-то выпуталась и окрутила своего трактирщика. Но до Каламбредена… Нет, дальше следы теряются…
– Вот и хорошо.
– Что меня бесит, так это что чертов полицейский-то знает о твоем прошлом.
– Хотите помериться с ним силами в сборе сведений?
– Мы частенько делимся ими друг с другом.
– В глубине души вы с ним похожи.
– Немного. Однако между нами огромная разница.
– Какая?
– Я не могу убивать, а вот он может привести меня на дорогу смерти. Если бы нынче вечером ты не открыла мне дверь, его заботами теперь я был бы уже в Шатле. Благодаря дыбе мэтра Обена я и так уже подрос на три сантиметра, а завтра на заре я уже болтался бы на веревке.
– А почему вы говорите, что не можете убить его?
– Я не умею убивать. Мне дурно от вида крови.
Он скорчил гримасу отвращения, она расхохоталась. Рука поэта легла на ее шею.
– Когда ты смеешься, то напоминаешь мне маленькую голубку.
Он, улыбаясь, склонился над ней. Между его нежными
насмешливыми губами зияла брешь, пробитая щипцами Большого Матье. От этого Анжелике хотелось плакать и любить его.– Ну вот, – прошептал он, – тебе больше не страшно. Все прошло… Только снег падает снаружи, а нам хорошо здесь, в тепле… Не часто мне случается жить под такой прекрасной вывеской!.. Ты там голая, под пеньюаром?.. Да, я чувствую. Не двигайся, милочка моя… Молчи, не говори ничего.
Его рука скользнула по ее плечу, потом ниже. Она вздрогнула, и он рассмеялся:
– А вот и весенние бутончики. Хотя сейчас ведь зима!..
Он поцеловал ее в губы. Потом вытянулся на полу перед огнем и потянул ее к себе.
Поэт надел свою большую шляпу и дырявый плащ. За пеленой снега вставала заря, и по белой улице ковылял вперевалку, как медведь, закутанный торговец горячительными напитками. Анжелика окликнула его. Подойдя к порогу, он налил им вина и ушел. Они переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Куда вы теперь?
– Сообщить Парижу о новом скандале. Нынче ночью господин де Бриенн застал свою жену с любовником.
– Нынче ночью? Откуда вам знать?
– Я знаю все. Прощайте, красавица.
Удержав его за полу плаща, Анжелика шепнула:
– Возвращайтесь.
Он вернулся. Он приходил по вечерам, тихо стучал в окно. Она бесшумно открывала ему. И в тепле маленькой спальни, подле своего то болтливого, то язвительного, то влюбленного приятеля она забывала тяжкий дневной труд. Он рассказывал ей городские и придворные сплетни. Это забавляло ее, потому что большинство участников скандалов были ей знакомы.
– Я богат страхами всех тех, кто меня боится, – говорил он.
Но деньги его не интересовали. И Анжелика тщетно пыталась хоть немного его приодеть.
После славного ужина, который он поглощал, даже не пытаясь, впрочем, сделать вид, что открывает свой кошелек, он исчезал на неделю. А когда появлялся вновь, исхудалый, голодный и улыбающийся, она тщетно пыталась расспрашивать его.
Почему, уж коли он так ладит со всеми разбойниками Парижа, ему когда-нибудь не попировать с ними? Его никогда не видели в Нельской башне. Однако, будучи одним из заметных обитателей Нового моста, он имел там свое место. А используй он известные ему секреты, многие люди запели бы у него соловьем.
– Гораздо забавнее заставить их плакать и скрипеть зубами, – говорил он.
Он принимал помощь лишь от женщин, которых любил. Отдавшись его ласкам, бедная цветочница, проститутка, служанка получали право немного побаловать его. Они приговаривали: «Кушай, малыш» – и с умилением смотрели, как он быстро и жадно ест.
Затем он испарялся. Подобно цветочнице, проститутке или служанке, Анжелика порой испытывала желание удержать его. Лежа в теплой постели рядом с этим человеком, чьи объятия были столь живыми и легкими, она обвивала рукой его шею и притягивала к себе.