Путь в Версаль (др. перевод)

Принц Конде не любил этот особняк и так и не привел его в порядок. Кое-какую мебель он просто увез отсюда. Все оставшееся он с вельможным великодушием оставил Анжелике.

Он был хороший игрок и устранился, передав оговоренную ставку в руки той, что его обыграла. Быть может, полное безразличие молодой женщины к его особе ранило его гораздо больнее, чем он сам себе в том признавался. Ей был нужен только особняк на улице Ботрейи, и он не без мрачной меланхолии спрашивал себя: «Неужели то дружеское чувство, что порой читалось в глазах его милой победительницы, тоже было всего лишь расчетливым маневром?»

Кроме того, принц опасался, как бы отзвуки этой сенсационной партии не дошли до ушей ее величества. Она не одобряла эксцентричных выходок. И принц решил ретироваться в Шантийи.

Анжелика осуществила наконец страстную мечту и с удовольствием бросилась обустраивать и украшать свой особняк. Ее привлекало все новое.

Были приглашены краснодеревщики, золотых и серебряных дел мастера и обивщики мебели. Она велела мэтру Булю изготовить мебель из плотных сортов древесины и отделать ее слоновой костью, черепаховым панцирем и позолотой. Резную кровать, стулья и стены в ее спальне обтянули бело-зеленым шелком с большими золотисто-розовыми цветами. Стол, маленький столик и стулья в будуаре украсили красивой голубой эмалью. Пол в обеих комнатах, выложенный из ценных пород дерева в стиле маркетри, так благоухал, что его запахом пропитывалась одежда всех, кто на него ступал.

Для росписи плафона в большой гостиной Анжелика пригласила Гонтрана.

Она накупила кучу всякой всячины: китайских безделушек, картин, постельного белья, золотых и хрустальных ваз.

Шкафчик-кабинет черного дерева, усыпанный розовыми и красными рубинами, гранатами и аметистами, считался раритетом итальянской школы и был, пожалуй, единственной вещью, оставшейся от старой меблировки. Он служил хозяйке конторкой.

В лихорадке покупок Анжелика приобрела для Флоримона маленького белого иноходца и велела обнести загородками апельсиновые деревья, чтобы мальчик мог свободно скакать по саду, где захочет. А в распоряжении Кантора были два огромных, суровых на вид, но ласковых боксера, и он впрягал их в свою маленькую золоченую карету.

Сама же Анжелика поддалась веяниям моды и купила себе маленькую комнатную собачку, с длинной шелковистой шерстью, произведя тем самым настоящий фурор. Собачку она назвала Хризантемой. Флоримон и Кантор откровенно презирали это маленькое мохнатое существо: они предпочитали собак больших и свирепых.

Наконец для завершения новоселья решено было устроить бал и праздничный ужин, призванные закрепить новое положение мадам Моран. Она уже была не просто шоколадницей из пригорода Сент-Оноре, а стала одной из знатных дам квартала Марэ.

Размышляя о праздничном ужине, она вспомнила об Одиже. Метрдотель мог бы дать ей дельный совет. Но они виделись месяца три назад. В последнее время Анжелика запустила дела, но теперь, по счастью, два ее корабля благополучно возвратились из Вест-Индии, и можно было тратить деньги не считая. Она собиралась вдвое повысить жалованье Одиже.

Ей было известно, что герцог, а потому и граф Суассон поехали с королем в Руссильон, и она подумала, что Одиже тоже входил в состав свиты.

Получалось, что ее компаньон, всегда такой обязательный и предупредительный, уехал из Парижа, не попрощавшись с ней? Удивительно.

На всякий случай она отправила ему записку, где спрашивала, нет ли новостей, и выражала желание его увидеть.

Он появился на другой день, с мрачным и постным лицом.

– Ну как вам мой дворец? – весело спросила Анжелика, встречая его. – Это самый красивый особняк в Париже, не так ли?

– По правде говоря, я об этом не думал, – замогильным голосом ответил Одиже.

Анжелика скорчила гримаску:

– Вы все еще сердитесь? И даже не порадуетесь моей удаче?

– Удачи бывают разные, – чопорно заметил метрдотель. – Я преклоняюсь перед той, что всегда добивалась успеха трудами и умом. Но говорят, что свой дворец вы выиграли в карты.

– Это верно.

– И еще говорят, что в случае проигрыша вы обещали принцу Конде стать его любовницей?

– И это верно.

– Ну и что бы вы сделали, если бы проиграли?

– Я стала бы его любовницей, Одиже! Вы прекрасно знаете, что для меня долг чести – это святое.

Круглое лицо метрдотеля побагровело, и он глубоко вздохнул. Анжелика поспешила прибавить:

– Но я же не проиграла! И теперь этот прекрасный дом – мой! Разве это не стоило риска и, скажем… кокетства?

– Посеете кокетство – пожнете обманутую женушку или рогоносца, – мрачно изрек Одиже.

– Глупо рассуждаете, друг мой. Взгляните в лицо реальности. Я не проиграла, и вы не обзавелись рогами… хотя бы из того здравого соображения, что мы с вами не женаты. Что-то вы редко об этом вспоминаете.

– Как я могу забыть, Анжелика? Я только этого и жажду, уже весь извелся.

И он протянул к ней руки.

– Анжелика, давайте поженимся, умоляю вас, поженимся, пока не поздно.

– Пока не поздно? – удивленно переспросила она.

Сбежав по лестнице навстречу Одиже, Анжелика так и осталась стоять на нижней ступеньке.

Ее маленькая, вся в кольцах рука изящно опиралась на перила из резного камня. Домашнее платье из черного бархата оживляло янтарную смуглость кожи, шею украшало жемчужное ожерелье. В гриве золотистых вьющихся волос, как серебряные розы, как волнующие, нездешние украшения, смотрелись седые завитки.

В большом полупустом доме хрупкая фигурка вдовы выглядела очень одинокой, но ее зеленые глаза сразу отметали любую попытку проявить к их хозяйке милосердие или жалость. Они медленно обвели взглядом роскошное убранство вестибюля, мозаичный пол, высокие окна, выходящие во двор, потолок с кессонами и цифровым орнаментом, который никому так и не удалось уничтожить.

– Пока не поздно? – тихо, словно про себя, произнесла она. – Да нет, не думаю!

Для Одиже эти слова были как пощечина. Он вдруг почувствовал, какая пропасть отделяет его от Анжелики. Бедняга никак не мог взять в толк, в результате какой неумолимой метаморфозы скромная служанка из «Красной Маски» вдруг превратилась в высокомерную даму. Он ничего за этим не видел, кроме честолюбивых амбиций.

Метрдотель в своей наивной простоте был начисто лишен интуиции и не сумел разглядеть, что здесь за спиной одинокой молодой женщины угадывалась другая фигура, трагический образ ее любимого мужа Жоффрея де Пейрака, графа Тулузского, которого сожгли на Гревской площади как колдуна. Даже мертвый, он оставался бесспорным хозяином особняка.

Хорошо зная повадки аристократов, их изощренную глупость и спесь и не раз став жертвой их острых зубов, он был уверен, что бедная девочка расшибется о непреодолимый барьер и настанет день, когда она придет к нему, трепещущая, жалкая, но наконец поумневшая. Но все вышло наоборот: это она за ним послала, это она пожелала его видеть, потому что поняла, что во всех сумасбродных выходках ей нужен его дружеский совет и никто, кроме него, такого совета дать не сможет.

– Вы написали, – с надеждой спросил он, – что хотите меня видеть?