Путь в Версаль (др. перевод)

– Что вы думаете о Филиппе дю Плесси?

Куртизанка задумалась, уперев в щеку палец.

– Я полагаю, что если знаешь его хорошо, то понимаешь, что он вовсе не так хорош, как казался поначалу. Но если узнать его поближе, то поймешь, что он гораздо лучше, чем казался.

– Я вас не понимаю, Нинон.

– Я хочу сказать, что он не обладает теми качествами, какие сулит его красота, и даже не стремится понравиться. Но зато, если взглянуть глубже, он вызывает уважение, поскольку представляет собой образец исчезнувшей расы: это аристократ до мозга костей. Не дай бог нарушить этикет! Малейшее пятнышко на шелковом нижнем белье приводит его в ужас. А вот смерти он не боится. И умирать он будет в одиночестве, как волк, и ни у кого не попросит помощи. Он принадлежит только королю и самому себе.

– Вот уж не знала за ним такого величия!

– А вы не видите и его ничтожности, дорогая! Мелочность аристократа – явление наследственное. Титул веками вышибал из него остатки человечности. Отчего это все думают, что благородство и мелочность не могут уживаться в одном существе? Аристократ всегда и благороден, и ничтожен.

– А что он думает о женщинах?

– Филипп?.. Дорогая, когда вы об этом узнаете, обязательно зайдите ко мне и расскажите.

– Кажется, он обращается с ними на редкость жестоко?

– Говорят…

– Нинон, но не хотите же вы сказать, что не спали с ним?

– Увы, дорогая, именно это я и хотела сказать. Надо признать, что все мои таланты перед ним оказались бессильны.

– Нинон, вы меня пугаете!

– Сказать по правде, он пытался меня соблазнить, этот Адонис с тяжелым взглядом. Он делал смутные намеки на любовное томление, но я никогда не против неопытной горячности, и мне даже нравится направлять ее в нужное русло. И я устроила так, что он оказался в моей постели.

– Ну и что?

– А ничего. У меня, наверное, было бы больше шансов со снеговиком. Он заявил, что я его не возбуждаю, потому что он питает ко мне дружеские чувства. Наверное, чтобы быть в форме, ему нужны ненависть и насилие.

– Но тогда он сумасшедший!

– Может быть… Впрочем, нет, он просто оказался не в своем времени. Ему надо было родиться лет на пятьдесят раньше. Что до меня, то он мне симпатичен, потому что напоминает меня в молодости.

– Вас в молодости, Нинон? – вскричала Анжелика, вглядываясь в нежную, без единой морщинки, кожу куртизанки. – Да вы моложе меня!

– Нет, душенька. Когда хотят кого-нибудь утешить, иногда говорят: «Тело стареет, зато душа остается молодой». А у меня наоборот: тело остается молодым – и спасибо за это богам! – зато душа стареет. Во времена моей молодости кончилось правление прежнего короля и началось правление теперешнего. Люди тогда были другими. Все дрались друг с другом: гугеноты, шведы, поднятые на мятеж Гастоном Орлеанским. Молодежь знала толк в сражениях, а не в любовных делах. Под кружевными воротниками скрывались дикари… А Филипп… Знаете, кого он мне напоминает? Сэнк-Марса, красавца-дворянина, фаворита Людовика Тринадцатого. Бедняга Сэнк-Марс! Он был влюблен в Марион Делорм. Но король приревновал, и кардинал Ришелье без всякого труда устроил так, что его прекрасная белокурая голова скатилась с эшафота. В те времена было полно таких трагических судеб!

– Нинон, не рассуждайте как старушка! Вам это не к лицу.

– Иногда бывает полезно, хотя бы для того, чтобы поворчать на вас, Анжелика. Я боюсь, что вы впали в заблуждение. Анжелика, милая, ведь вы знаете, что такое настоящая любовь! Неужели вы хотите сказать, что влюблены в Филиппа? Он так далек от вас и разочарует вас сильнее, чем любую другую женщину.

Анжелика покраснела, и уголки ее губ задрожали, как у обиженного ребенка.

– Почему вы решили, что я знаю, что такое настоящая любовь?

– Это видно по вашим глазам. Женщины, что носят в глазах такой печальный и волшебный свет, – большая редкость. Я хорошо знаю. Но для вас с этим все кончено. По какой причине? Какая разница! Может, вы узнали, что он женат, может, он вам изменил, может, умер…

– Он умер, Нинон!

– Так даже лучше. Значит, вашу рану нечем растравлять. Но…

Анжелика гордо выпрямилась:

– Нинон, пожалуйста, не говорите больше ничего. Я хочу выйти за Филиппа замуж. Мне это нужно. Вы не сможете понять зачем. Я его не люблю, это правда, но меня к нему тянет, меня всегда к нему тянуло. И я всегда думала, что настанет день – и он будет мне принадлежать. Не говорите мне больше ничего…

Собрав такие неутешительные сведения по части чувств, Анжелика снова обнаружила у себя в салоне загадочного Филиппа. Он регулярно появлялся, но интрига так и не сдвигалась с места.

Анжелика уже начала думать, что он приходит ради Мари-Агнес, однако сестра уехала в монастырь кармелиток в предместье Сен-Жак, чтобы приготовиться к Пасхе, а Филипп все так же продолжал заходить. Однажды ей стало известно, что он хвастался, будто пил в ее доме лучший в Париже россоли. Может быть, он приходил только затем, чтобы попробовать этот ликер с тонким вкусом, который она собственноручно готовила, настаивая на водке с сахаром укроп, анис, кориандр и ромашку?

Анжелика гордилась своими хозяйственными талантами и вовсе не считала такие приманки зазорными. Но сама мысль ее ранила. Выходит, Филиппа не привлекали ни ее красота, ни умение вести беседу?

С наступлением первых весенних дней она почувствовала, что ее надежды тают. К тому же суровый пост отнимал последние силы. Но она слишком увлеклась мыслью о замужестве, чтобы так просто от нее отказаться. Став маркизой дю Плесси, она будет представлена ко двору, вернет себе родные земли, семью и воцарится в белом замке, о котором мечтала с детства.

Раздираемая надеждой и разочарованием, она вся извелась и вдруг решила, что ей просто необходимо получить совет от Ла Вуазен на предмет своего будущего. И случай ей совершенно неожиданно представился в лице мадам Скаррон, которая заехала к ней как-то вечером.

– Анжелика, я к вам приехала потому, что мне очень нужно, чтобы вы меня сопровождали. Эта сумасшедшая Атенаис вбила в свою дурную голову, что надо отправиться к колдунье Катрин Монвуазен и о чем-то там ее спросить. Я полагаю, двух набожных женщин будет достаточно, чтобы молитвой оградить эту неблагоразумную от порчи, которая может на нее обрушиться.

– Вы абсолютно правы, Франсуаза, – поспешила ответить Анжелика.

И вот Атенаис де Монтеспан, в окружении добровольных ангелов-хранителей, трепеща и нисколько не волнуясь, шагнула в логово колдуньи. Вуазенша разбогатела, и теперь у нее был солидный красивый дом в предместье Тампль, а не та жалкая лачуга, куда карлик Баркароль тайком водил посетителей. Нынче к ней ходили почти открыто.

Обычно она принимала клиентов, сидя на некоем подобии трона, задрапированного накидкой с вышитыми на ней золотыми пчелами. Но в этот день Катрин Монвуазен, которую посещения знатных особ не отвадили от дурных привычек, была пьяна в стельку.