Путь

— А что это я вас-то допрашиваю на отвлечённые темы? Не для того я вас позвала. Я бы хотела, наоборот, услышать ваше мнение по своему вопросу. Мне-то что делать с моим молодым человеком? Дайте совет!

— Да чёрт его знает, милая Алиса, — обиженным тоном начал Шурик, закидывая ногу на ногу и скрещивая руки на груди. — Или вернитесь к нему, или найдите нового, что я вам ещё могу сказать? Если вы расстались по вашей вине, то нужно либо извиниться, либо забыть об этом.

— Извиниться? — вновь прервала его девушка. — Ну, уж нет. Я знаю столько ругательств, что хватит на несколько человек, а вот извинений, — она задумалась, — нет, ни одного не помню. Особенно, если я-то ни в чём не виновата!

Алекс взглянул на неё немного исподлобья:

— Ну, если виновен он, то либо прощайте его, либо больше никогда с ним не разговаривайте, или ещё миллион других вариантов может быть. Что тут подсказать? Я, правда, не могу дать совет в вашем случае. Это ваш путь, и вам принимать решение, куда на нём свернуть. Где есть любовь, туда и нужно стремиться, я так думаю.

— А что такое любовь, Шурик, дружочек? — раздражённо повысила голос Алиса. — Что это за зверушка-то такая, объясните мне! Вы же учёный, вы должны знать такие банальные вещи.

— Алиса, все это очень индивидуально, но с точки зрения…

— Не нужна мне ваша точка зрения, Шурик, — вдруг, недослушав, вскочила и заходила по комнате Алиса, — у меня своя есть, спасибо боженьке! И не нужно мне ничего говорить об этом!

— Да и я не против! — улыбнулся Шурик, чтобы снять нервозность. — Я считаю, что у каждого должна быть своя точка зрения. Лишь бы эту точку навязчиво не навязывали, а все остальное — мелочи.

— Дружочек, вот вы даёте советы, а сами ничего не знаете! — Алиса погрозила ему пальчиком. — Нам вместе хорошо, он любит меня, хоть и дурак, конечно! Думает, что он вытерпит и не прибежит! Но я, как хочу, так всё и происходит. По крайней мере, так раньше происходило. Спасибо боженьке, всё для этого имеется, — поправила она себе грудь. — Но когда он при всех такие глупейшие просто вещи говорит и делает, то это никуда не годно! Всё время чушь порет… У него ведь, что на языке, то и на уме — одни амбиции без желания понимать простейшие вещи. Папа сто раз ему говорил, что для возвышения нужно ещё и репутацию создавать! А если он ведёт себя, как пятнадцатилетний подросток, так чего же он удивляется, что и я меняю своё отношение, — укоряла она кого-то, глядя Шурику в глаза. — Когда он не пытается даже ухаживать, это что, любовь такая? Ничего не дарит, никуда не возит — это что, любовь, по-вашему? Нет уж, как он, так и я — так ведь? Если он ко мне так, то я ему вообще весь мозг вынесу! Вот такая у нас любовь! — она враждебно посмотрела на Алекса. — Так что же вы молчите, Шурик? А по-вашему, что такое любовь?

— Алиса, простите меня, — замялся, было, он, — если я вас разочарую, но я не особо в этом силён, были, конечно, но… — взмахом перста он предупредил её реакцию, — однако, я могу рассказать это только с точки зрения науки…

— Мне эта ваша наука до одного места, у меня своё правильное мнение есть! — Алиса цокнула и отвела глаза, а потом, без паузы, повернулась. — Так что же там наука говорит, не молчите уже, ну же?

Алекс неохотно продолжил.

— Ну, клинически установлено, что с физической точки зрения любовь — это усиленное выделение дофамина и окситоцина, плюс активизация полосатого тела и островковой доли, в то же время формирование определённого рисунка нейронных связей и так далее. И… — он заговорил быстрее, понимая, что она сейчас взорвётся. — Алиса, Алиса, мне сложно сказать, в чём именно у вас проблема. Я, правда, могу только предполагать, а это антинаучно. Поэтому могу сказать, что вам показано съездить к нейропсихологу хорошему, не пожалеть денег и двух неделек в стационаре. Там анализы возьмут, то да сё, мозг отсканируют, динамические тесты проведут для проверки, спец посмотрит, и вы получите более-менее ясную картину. Я и сам, наверное, в ближайшие дни так сделаю, — тяжело усмехнулся он себе.

— А у вас то, что не так? — вдруг удивлённо поглядела Алиса.

— Фрустрация у меня! — недовольно буркнул он и посмотрел в окно.

— Это когда живот болит? — спросила она.

— Да. Типа того.

— Ясно.

И разговор затих.

*

— А знаете что? — вдруг встрепенулась она через секунду.

— Что? — грустно ответил он.

— А давайте я вас подвезу, а по дороге просто поговорим? Не обо мне, не о вас, не о мозге или душе. Просто, я не знаю… О погоде там, или любимых книгах. Как вам идея?

— Идея? Отличная идея! Я буду этому очень рад, — чуть повеселел Шурик, — Хотя-бы до узла вашего докиньте. Мы, кстати, где находимся?

— Аргон. Вернее, в десяти километрах от Аргона. А вы что, разве не знаете, куда приехали? — удивилась Алиса.

— Меня на мобиле везли, поэтому я не сориентировался, — неловко оправдался вынужденный путешественник и предложил: — Можете добросить до остановки, а дальше я уж сам, на электробусе. Я в Мессене живу, кстати.

— В Мессене? Вот это совпадение! — отчего-то обрадовалась она. — Нет уж, Шурик, вы ко мне явились, проявили уважение, поэтому я должна вам помочь — довести до дома! Поехали. Я пойду у папы отпрошусь. Вас он мне точно разрешит проводить.

— А что, обычно не разрешает? — вытаращил глаза Шурик.

— Я… просто, понимаете, я немного наказана, поэтому нахожусь под таким, — она нервно похихикала, — негласным домашним арестом. Но для вас, я думаю, он сделает исключение. Подождите минуточку, дружочек.

И она торопливо скрылась за дверью, оставив его одного в этой светлой комнате с окном почти во всю стену и очень дорогой, изящной мебелью. Алекс потёр сначала подбородок, а затем и лоб, поглядел на грязные брюки и разорванный рукав куртки. Почему он её не снял? Как он к девушке пришёл в таком виде? Что она о нём подумала?

Да ничего — у неё парень, которого она любит, а ему исповедалась, как… как доктору. И зачем он только сюда попал? Только хуже стало, твою ж мать! Что в его жизни вообще происходит? Малака, ну почему у него вечно так? Делаешь, делаешь, а всё не в ту сторону! Может быть, прислушаться к Ринату Мансуровичу, он про какой-то путь втирал. Типа смотри, куда идёшь что ли? Или что-то такое? А как тут путь выбирать, если только успеваешь уворачиваться от летящих в харю приключений.

И когда это все началось? А, это он знает — с конференции. Точно! Его злоключения начались с конференции. И что такое там было, что изменило его судьбу? Да ничего особого, череда нелепых случайностей, каждая из которых немного поменяла направление пути.

Он ведь мог в то утро никуда не пойти? Мог. Причём, даже в самом простом случае — если бы банально проспал. Или если бы болела голова, то он тоже никуда бы не попёрся, но она почему-то не болела.

И вечером предыдущего дня, в пятницу, он вполне мог бы уехать к Наташке, например! И тогда никто бы до него не дозвонился. Но он решил идти домой, хотя она звала! А всё потому, что надел утром дырявые носки, и ему было стыдно.

В то злополучное утро он вовремя добрался до Ахейского узла, и маглев подошёл через несколько минут. Если бы он хоть немного опоздал на станцию, то приехал бы в Аквилею на тридцать минут позже, и нигде бы не выступил.

И вот что такое судьба, как не череда бесконечного выбора из множества вариантов обычных случайностей? Неужели его путь зависит от больной головы, дырявых носков и пунктуального машиниста маглева? Что или кто определяет, куда поворачивать? Пусть даже эти повороты незаметны, а выбор — неочевиден…

— Это я! Всё-всё, я отпросилась! — Алиса забежала в комнату и радостно продолжила. — Подождите, сейчас захвачу свой кардиган. И поехали, поехали скорее, мой милый Шурик, дружочек вы мой! В путь!

И завертелось.

*

Уже когда они ехали по федеральной трассе в направлении дома Алекса, Алиса предложила обращаться друг к другу на «ты». Он с удовольствием согласился на её предложение стать друг другу чуточку ближе. Девушка лихо крутила баранку своего красного мобиля и с улыбкой подмигнула:

— Какие планы-то на сегодня? Выходной же ещё! — спросила она.

— Я даже и не знаю. Вроде никаких: в душ сходить, переодеться, сапоги снять хотя бы!