Путанабус. Трилогия

Замыкал колонну еще один броневик «рэкете» со спаренными «браунингами». Этот шел ретирадно, развернув башню назад.

В автобусе ретирадный пулемет был заправлен новой лентой и торчал из окна, как ему и положено было. На ствол презерватив натянут. Пыль можно потом и замести веничком, а вот безопасность – на первом месте.

Изза этой безопасности минут двадцать до хрипоты спорил с лэрдом и сержантомказадором перед выездом: брать или не брать с собой семью пожилого французапровансальца с шестью дочкамипогодками от тринадцати до семнадцати лет весьма ординарной внешности. Не повезло мужику, до своих южных французов он так и не доехал, как жене стало плохо, и через месяц она скончалась в Коринфе, в больничке. Диагноз – укус насекомого с непроизносимым названием, которого здесь попросту называют сколопендрой, и не столько яд этого инсекта вызвал смерть, сколько аллергическая реакция организма цветущей женщины на этот яд.

Мужик, чтобы с врачами расплатиться, свой микроавтобус продал и теперь тут застрял. Проходилито они на Новую Землю как неимущие беженцы, по плану «Б». Всей наличности – семь тысяч экю, часть которых была уже потрачена на оружие, патроны и топливо.

К иным подсаживаться (в том числе и на корабли) он сам боится – вернее, боится за дочерей, а другие его не берут даже за деньги. А автобуса уже неделю не было – нет пока регулярного тут сообщения, и когда будет – неизвестно, а деньги утекают как сквозь пальцы уже сейчас. Как я его понимаю…

Продавил я все же вояк, уступили они мне (после проверки сведений в местной полиции, естественно). Молодые они еще. Им не понять, каково это – любимого человека оставить в чужой земле. Но выставили они мне суровое по местным меркам условие – поедут французы в автобусе только с оружием, опечатанном в сумках. Папаша Пиаже, усмотрев, что в автобусе едут практически одни девчата, махнул рукой и согласился. Доверился мне.

Уложили их потертые ФАМАСы[423] в сумки по три штуки. И один – отдельно с их пистолетами – древними браунингами модели 1922 года.[424] Такие до Второй мировой войны на вооружении у французской полиции стояли. Оружие красноречиво вещало, что передо мной либо очень бедные люди, либо очень и очень экономные. Но вполне возможно, что они и те и другие одновременно.

Забегая вперед, скажу, что ничего страшного от моей благотворительности не случилось. Довезли мы папашугероя со всем семейством до фортазаправки на перекрестке к Массилии (Марсель, если порусски) и оставили там. Дальше уже сам, сам, сам… Среди своих уже, все легче.

И денег я с него за проезд не взял, хоть он и порывался отслюнить мне орденский пластик. Просто представил я, как он сейчас начнет торговаться в лучших традициях французской деревни, так и поплохело сразу – мне в гальюн нужно было как из пушки, а биотуалет автобусный ктото плотно оккупировал уже.

Первый раз, со староземельной Москвы, мой автобус был набит под завязку. Водителя мне кирасиры выделили, так что сел я рядом с Розой, которая коротала свой досуг на рабочем месте радиста.

– Я рада, что ты наконецто обратил на меня внимание, Жорик, – проворковала Шицгал.

– А на кого мне еще обращать внимание, как не на любимую жену, – отшутился я.

Но шутка юмора была явно неудачной. Роза все восприняла всерьез:

– И когда я буду исполнять свой супружеский долг?

– После траура, – объявил я ей и поощрительно погладил по коленке.

Роза, умная девочка, сразу переключила тему:

– А что эти француженки такие корявые? Ведь молоденькие совсем. Я о них лучше думала.

– Грустное наследство католической инквизиции и особенно протестантского гугенотства, – просветил я красотку. – Всех красивых баб они жгли все Средние века – до восемнадцатого века, как ведьм. Тебя бы тоже сожгли, потому как красивая. И умная. Ведьмачье сочетание. Эти вот девицы и настучали бы куда следует.

Все равно делать было нечего, и я прочитал Розе целую лекцию про забавную книжонку «Молот ведьм» и многовековые европейские гонения на баб. А с тем, что у них в женском фенотипе к нашим дням осталось, только в гомики и подаваться. Массово.

– Жор, мне так жалко Наташку, – неожиданно проговорила Роза. – Она же рядом со мной сидела на корточках, когда стрелять начала. А я просто описалась от страха. А до того как в ступоре была.

Я обнял девушку за плечи, прижал к себе и ответил:

– Все уже в прошлом. – А сам подумал, что и эту психотерапией лечить придется, но сказал другое: – Мне Наташку тоже жалко до слез.

– Давай вместе поплачем, – предложила девушка.

Автобус как раз въезжал в ворота фортазаправки на дороге к Массилии.

Новая Земля. Европейский Союз. Южная дорога.

22 год, 10 число 6 месяца, понедельник, 29:70.

Это какаято неправильная Франция. Даже вообще не Франция. Это Окситания. Страна Ок. Французская Франция тут на севере рядом с Германией, почти на границе с Китаем. Местный люд подчеркивает это на каждом шагу, и ко всему французскому относятся как западенские галицаи ко всему русскому на Украине.

За время ужина мне несколько раз сказали: «Тут вам не Франция». Так что из спиртного на выбор только пастис[425] и граппа[426] за отдельные деньги. Но както не впечатлило меня пить местный виноградный самогон, ничем не отличающийся от грузинской чачи. А пастис я уже пробовал разок в московском ресторане – «Тройной» одеколон имеет, помоему, более приятные органолептические свойства.

Зато тут выращивают подсолнухи и давят из обжаренных семечек ароматное масло, которое и у нас до революции называлось «прованским», до того как в советской борьбе против космополитизма приказали именовать не иначе, как «подсолнечным». У каждого кабачка над дверью подсолнух прибит, иногда настоящий, но чаще искусно вырезанный из дерева и раскрашенный. Культ, однако.

Кормили тут просто и сытно, без разносолов и особого разнообразия. Сегодня в меню была только вареная баранина с кукурузной кашей и разнообразные салаты. На запивку – молодой слабенький сидр. Зато все невероятно дешево, а сидра вообще хоть залейся, без ограничений.

Гурманам же указали путь в город – там есть рестораны для богатых и привередливых, и они утихли. Тащиться в город на ночь глядя никому не хотелось.

Но ничего, все остались довольны, кроме Сажи, которой совершенно не понравился деревенский сидр, и ей отдельно сварили кофе с молоком.

А на вопрос язвы Альфии:

– Ты как спать будешь, подруга, у Жоры же траур?

Сажи парировала:

– Не боись, на меня кофе действует как снотворное.

После ужина я незаметно улизнул от всех и в укромном уголке двора смотрел на звездное небо этого мира, периодически заслоняя себе обзор клубами табачного дыма. Гадал: в какую звездочку на небе превратилась Наташка? И на моральный климат «гарема» просто махнул рукой. Пусть делают что хотят. Не сторож я сестре своей.

Но и тут меня нашли. Шицгал, сев рядом со мной на эту импровизированную завалинку из трех бревен, скрепленную железными скобами, передала мне бутылку сидра, из которой сама до того немного отхлебнула.

– Жёра, сэмачек хошь? – спросила ехидно с одесской акцентуацией.

Я протянул ладонь, в которую упало с десяток зернышек.

Хмыкнул:

– Еврейская пайка для гоя?

– Жорик, хочешь, я расскажу тебе все про Наташку? – в свою очередь задала вопрос Роза уже нормальным тоном, пропустив мимо ушей мою подколку.