Путешествие к центру Европы

Войдем в положение борющихся с алкоголизмом, но дверь оставим открытой. Боролись с зеленым змием в такой последовательности.

Сначала, кажется, никак не боролись, не клеймили, не отнимали путевок в санаторий. Затем ограничили порцию яда на горящую душу в размере канонических «ста грамм». Сейчас же, не стуча ботинками, войдем в положение и торгующих организаций. Ведь скоро вышло так, что «душе» приносился тот же литр, но меньшими дозами. От такой волокиты клиент зверел в утроенной степени и, уже не стесняясь, шел в атаку на общественность.

Засим, помнится, уменьшили число точек, торгующих ядом в розлив «Душа» и тут нашлась за углом, где дело происходило очень оперативно, на троих, но уже и без закуски, отчего отрава действовала на ничем не подкрепленный мозг «троильщика» с упятеренной силой. Здесь же, за углом, было комфортней дуэлировать со случайным собутыльником, а уцелевшие отцы семейств прямо отсюда убегали на вокзал и катили в тундру прятаться от исполнительных листов.

В кои-то веки запрещена была продажа зелья до десяти утра, правда, без оговорки по линии «Спотыкача», «Ерофеича» и «Трех семерок», кои, будучи употребленными в смешанном виде, да по жаре, да на пресловутые «старые дрожжи»… Ого-го! Данный коктейль сбивал с ног, как кеглю, даже самого стойкого передовика завода гардеробных номеров, не говоря уже о более хлипких шоферах второго и третьего классов.

Потом наступил некоторый проблеск.

А именно пришла эра, когда в печати, а также в кулуарах дворовых советов решался спор о том, является ли алкоголизм болезнью или простой распущенностью. Одно время победили сугубые моралисты: стали лишать премий, путевок не платить по больничным или вовсе гнать отовсюду взашей. Впрочем, вопль матерей, жен и чад, ущемленных в первую очередь, был услышан достаточно быстро, и тогда наметился крен — лечить… Но практически — как? Никто до сих пор толком не знает, и, кажется, лишь кое-где прижились специальные противоалкогольные лечебницы.

В целом — те же самые «дрожжи». Лечить принудительно? По хорошим стандартам, для получения прочных результатов требуется минимум полгода. Это значит, что столько времени ценный производственник, увы, не в меру подверженный напитку, этот замечательный токарь-скоростник неквалифицированно клеит белые хризантемы из наждачной бумаги или так называемые китайские фонарики для елок. Эффект для народного хозяйства — нуль. Для лечебного прогноза — также нуль. Ибо в голове скоростника, отринутого от общества и склеивающего постылую картонную обезьяну, огненным зигзагом проносится неоновое, синее «Соки — воды», что само собой предполагает напитки, куда более существенные и втройне сладкие от запретности плода…

Итого: единожды нуль — нуль.

Напрашивается отнюдь не фельетонный, но клинический вывод — лечить амбулаторно! А как, скажите, лечить и, главное, чем, если весьма эффективный антиалкогольный препарат — антабус, он же тетурам — выпускается в количествах явно недостаточных и оттого во многих областях имеет среди публики хождение наравне чуть ли не с женьшенем? За антабусом едут, допустим, из Новосибирска в Москву. Ну, а в той же самой Москве опытных врачей-наркологов, постоянно, а не периодически лечащих от алкоголя, считанные единицы.

Уточним, есть много врачей-энтузиастов, они с удовольствием лечили бы амбулаторно. Помимо того, известна также и радующая сердце тенденция многих хронических, но не безнадежных пьяниц лечиться, так сказать, «на ходу», не подвергаясь рестрикциям и заключениям.

Теперь поговорим о пропаганде, для чего обратимся (см. начало фельетона) к письму из хлебоприемного пункта. Он расположен именно в том месте, куда известный всем нам Макар даже не думал гонять телят. Да и что Макар! При малейшей непогоде уже нельзя попасть в это место ни по земле, ни по морю. Предположим, что санитарная авиация любезно согласится парашютировать лектора с его брошюрой об алкоголе прямо на райцентр.

Держу пари на строгий выговор с занесением в личное дело и с последним предупреждением, что лекция произойдет следующим образом.

В зале клуба (если таковой не на вечном ремонте), кашляя, уселись в пятнадцатом ряду три матери-героини, насильственно затащенные сюда культурником. Бодрым голосом лектор призывает их сесть ближе. Пушечно хлопая креслами, аудитория пересаживается на один ряд к зловеще пустому президиуму. Затем лектор на память открывает сразу три Америки. Алкоголь — яд. Большинство преступлений совершается в пьяном виде. Яд влечет за собой распад семьи.

Положив свой камень в стены антиалкогольной кампании, лектор, стремясь не разбудить матерей, пробирается в кабинет администрации. Те с легким сердцем подписывает путевку, и лектор едет в ночь на тракторе, чихая от синего дыма и отбивая гнуса портфелем с брошюрой. Все спокойно: из графы районной «галочка» перепрыгнет в анналы области, оттуда в центр. Отныне из кампании ее не выкинешь, она крепка задним числом.

Повторяю, мы были бы счастливы, коль скоро из данного пункта поступило бы опровержение в части описанной картины, если бы нам написали, что автор — фантазер и борзописец! Что в районе читаются интересные лекции при тугом наполнении зала. Мы были бы просто вне себя и тут же дезавуировали бы автора…

Тем не менее хочется мечтать. Например, почему уже в школе не прививать ученикам осторожность при обращении с «горючим»? А повсеместная организация каких-нибудь ячеек или клубов трезвости? Таковые существуют во многих странах, были и у нас, сослужили хорошую службу. А, главное, надо было бы нам всем вместе не допущать, как сказал бы один сторож.

Мы пишем, а в нашу среднестатистическую душу закрадывается опасение: не слишком ли неконкретно и беззубо мы выступаем? Нет. Мы охотно обвиняем здравоохранение и фармацевтов, общество «Знание», кино, публицистику, народное просвещение. За инерцию, голословие, леность. И лично вас, товарищ читатель.

Не вы ли это силой вливали последнюю «единую» в уста посиневшего Габирнатора? Не вы ли обзывали своего друга, бросившего пить, что он бездельник, так как с вами не пьет? А кто ученика посылал за бутылкой кто его первую получку бросил зеленому змию?

Простите, граждане, дайте дух перевести. Ведь и я тоже не святой: зашибал-с. Бывало, и тяпал. Игнорировал справедливые нарекания родных и начальства. Но бросил — вполне возможное дело. А виноват, граждане, я в том, что вот этот самый фельетон я да-ав-но уже хотел написать, да все откладывал на утро. На старые дрожжи…

КОЛЬЦО

Что остается человеку, летящему на высоте восьми километров? Съесть аэрофлотовскую курицу, подозрительную на кролика, и отстегнуться. Ни повздорить с пилотом, ни выйти «по требованию» он не может. В удел ему дана философия.

Я смотрел в окно на молниевые зарницы, оранжево вскипавшие под крылом, и испытывал недоверие к технике. Не то чтобы я из мракобесов, смеявшихся над самым первым автомобилем. В моих карманах топорщились письма.