Путешествие «Космической Гончей»

— Грос, я клянусь, что ничего об этом не знал!

— Вы говорили кому-нибудь о том, что собираетесь ко мне?

— Естественно… Вся эта часть корабля блокирована.

— Иными словами, вам пришлось просить разрешение?

— Да, у Кента.

— Я хочу, чтобы вы как следует подумали о случившемся. Было ли во время разговора с Кентом вам жарко?

— Э… э… да. У меня было такое чувство, что я вот-вот задохнусь.

— Сколько это длилось?

— Секунду или чуть больше.

— Это означает, что вы были без сознания десять минут. Выходит, эта сволочь воздействовала на вас наркотиком. Возможно, я смогу узнать, какую точно дозу вы получили. Нужен анализ крови.

— Я не возражаю, если вы его сделаете. Это означает…

Гросвенф кивнул.

— Это означает только то, что вы были в состоянии опьянения, но не докажет, что вы пошли на него непреднамеренно.

— Для меня гораздо убедительнее здравый смысл — ни один человек, если он не сумасшедший, не позволит, чтобы в его присутствии был испарен сплав Руа-72. Согласно моему автоматическому аннулирователю, они уже целую минуту пытаются его разжижить.

Мак-Кен мгновенно побелел.

— Грос, я прекращаю всякие отношения с этим хищником. Я не поддерживал вас и был готов рассказать ему о нашем разговоре. Но я честно хотел предупредить вас, что сделаю это.

Гросвенф добродушно улыбнулся.

— Все в порядке, док. Я вам верю. Садитесь.

— А что с этим? — Мак-Кен протянул ему «бомбу».

Гросвенф взял ее и понес к непроницаемому сейфу для радиоактивных материалов, который стоял в его отделе. Вернувшись, он сел и сказал:

— Думаю, на нас, попытаются напасть. Единственный для Кента способ доказать свою непричастность к убийству — это броситься спасать нас, когда мы будем погибать от радиоактивных ожогов. Мы можем вести наблюдение с помощью этого экрана.

Прежде всего нападение было отмечено несколькими электронными детекторами и электронным газом. На приборном щитке заиграли слабые световые сигналы, зазвенел звонок. Потом на большом экране, находящемся над аппаратурой, появились сами нападающие. Около дюжины мужчин в скафандрах шли к отделу Гросвенфа по коридору. Эллиот узнал Ван Гроссена и двух его помощников из физического отдела, четырех химиков, двое из которых были из биохимического сектора, троих специалистов из отдела Гурлея и двух офицеров.

Трое солдат тащили передвижной вибратор и тепловую пушку с диспенсор-бомбой.

— Отсюда есть еще какой-нибудь выход? — с тревогой осведомился Мак-Кен.

Гросвенф кивнул.

— Он тоже охраняется.

— А что под полом и наверху, над потолком?

— Наверху цейхгауз, внизу кинозал. Оба помещения находятся под контролем.

Они помолчали. Потом, когда люди остановились в коридоре, Мак-Кен заговорил вновь:

— Я удивлен, что с ними Ван Гроссен. Я считал, что он ваш союзник.

— Я обидел его, назвав их всех любителями. Он хочет убедиться, каковы мои возможности.

Нападающие остановились посоветоваться. Гросвенф спросил Мак-Кена:

— А что, собственно, привело вас ко мне?

Мак-Кен отвечал, не отрываясь от экрана:

— Я хотел, чтобы вы знали, что вы не один. Кроме того, несколько человек просили меня передать вам, что они с вами, — он помолчал, потом продолжил. — Не стоит об этом сейчас, пока все это происходит. У нас еще будет достаточно времени поговорить.

— Сейчас такое же подходящее время, как любое другое.

Мак-Кен, казалось, не слышал.

— Не понимаю, как вы собираетесь их остановить? — забеспокоился он. — Их безобидное оружие запросто уничтожит стены вашего отдела.

Гросвенф ничего не ответил. Мак-Кен продолжал:

— Буду с вами откровенен. Мое положение сейчас двойственно. Я чувствую, что вы правы. Но ваши действия мне кажутся не очень нравственны, — он на какое-то время перестал наблюдать за экраном.

Есть только одно действие, приемлемое для меня, и оно состоит в том, чтобы прокатить на выборах Кента. Поскольку он всего лишь исполняющий обязанности директора и директором никогда выбран не был. Дайте мне месяц, и я устрою так, чтобы директором выбран был действительно серьезный ученый.

— Почему же вы не пошли по этому пути?

— Потому что, — ответил Гросвенф, — я боюсь. Я боюсь, потому что знаю, что жизнь, притаившаяся за пределами нашего корабля, истощена до предела. А это означает, что в любой момент она может попытаться захватить другую галактику, и этой галактикой вполне вероятно окажется наша. Мы не можем ждать месяц.

— И все же, — нахмурился Мак-Кен, — вы настаиваете на том, чтобы мы целый год летели в пределах этой галактики, вырываясь из нее.

— Вы когда-нибудь пытались отобрать еду у хищника? Он ведь будет пытаться удержать ее, не так ли? Моя идея основана на том, что за нами будут гнаться, думая, что мы удираем, и гнаться до тех пор, пока хватит сил.

— Ваша идея не понравится большинству, — кивнул Мак-Кен. — Если вы ее изложите, лично вас никогда не выберут директором. Вам нужно с этим смириться.

Гросвенф покачал головой.

— Я бы сумел победить на выборах, если бы захотел. Вы можете не поверить, но то, что люди, подверженные влиянию желаний, волнений или амбиций, легко поддаются убеждению, является непреложным фактом. Я ничего не открываю. Эта истина известна давно. Просто раньше пропаганда велась вслепую, практика была оторвана от теории. Теперь же, когда найдена связь психиатрии с психологией, появилась прекрасная теоретическая база. Некзиальное обучение привело к разработке определенных технических процессов.

Мак-Кен долго обдумывал услышанное и, наконец, спросил:

— Какова же наука будущего? Вы считаете, что все эти биологии, химии, математики отомрут и будет существовать только некзиализм?

— На борту корабля это необходимо уже сейчас. Для всей же цивилизации — не настало время интеграции наук. Тем не менее, если смотреть в будущее, мне кажется, каждому ученому надо готовиться к нему и ломать узкие рамки отдельных направлений. Знания необходимо впитывать самые различные. Зачем прятаться в крошечный панцирь своей отрасли и с умным видом пытаться решить проблемы жизни, повинуясь тем, кто нас дурачит? Погибшая цивилизация нашей античности — прекрасное свидетельство тому, что случается с человеком, когда он слепо реагирует на ситуацию или полностью зависит ст авторитарных доктрин, оторванных одна от другой. Мы должны сделать человека скептиком. Крестьянин с острым, хотя и неразвитым умом, который живет, опираясь на опыт жизни, является прообразом ученого. На каждом витке развития общества скептик частично возмещает отсутствие специфических знаний требованием: «Покажи мне! Я готов принять новое, но то, что ты говоришь, не может убедить меня само по себе».