Путешествие в Элевсин

– Все это правда?

– Не уверен, – ответил Ломас. – Сведений, что Шкуро контактировал с чужими спецслужбами по поводу смещения Дяди Отечества, у меня нет.

– Я не про спецслужбы. Это «Калинка» подложила книгу Судоплатонову в беседку?

– Думайте, Маркус, думайте… Вся информация у вас есть.

– Шкуро мог дать нейросети общий приказ, а та подобрала нужную книгу. Вполне в рамках сердобольских многоходовочек. Но если это правда, откуда Порфирий узнал?

– Порфирий оперирует теми фактами и слухами, которые есть в сети, – сказал Ломас. – Он может гнать любую пургу, на Ватинформе это приветствуется. Но ложь обычно состоит из искаженных фрагментов правды.

– Вы хотите сказать, он говорит только часть правды?

– Именно так. Я хочу, чтобы вы еще раз попробовали увидеть все сами.

– Нет, – ответил я, – я бы уже догадался, если бы мог.

– Хорошо, – сказал Ломас. – Прочтите еще раз, как выглядит аватар «Калинки».

Я зашелестел бумагой.

– Где это… Ага. «Эдакая прижившаяся на Руси богиня Кали, поменявшая сари на зипун… Платок на голове… концы торчат вверх как рожки…» И что?

– Вы не видели недавно ничего похожего?

– Нет, – ответил я. – Совершенно точно.

Ломас положил передо мной на стол еще одну бумагу. Это была прорисовка барельефа, показанного мне Порфирием в подземной кумирне.

Одна из фигур была обведена знакомым красным фломастером. Какая-то рогатая демоница, на которую я до этого не обращал особого внимания. Но сейчас мне показалось, что рога, торчащие из чего-то вроде узла, действительно напоминают концы платка. Одежда ее тоже выглядела странно.

– Вы представляете себе зипун? – спросил Ломас.

Я отрицательно покачал головой.

– В общем, он примерно такой. С поправкой на античное видение.

– Вы думаете, на барельефе аватар «Калинки»?

– Я не думаю, – ответил Ломас. – Я в этом уверен. Вы понимаете, что отсюда следует?

– Что?

– Во-первых, «Калинка» в числе заговорщиков – это действительно страшно. Целеполагательную способность Порфирия нужно теперь умножать на комбинаторные возможности этой сети. Грубо говоря, Порфирий ставит задачу, а «Калинка» ее выполняет. Во-вторых, очень может быть, что заговор существует много лет. Дольше Курган-сарая. И если это так, то климатические войны начались не из-за того, что Шкуро захотел залезть на место Судоплатонова.

– А почему?

– Так захотели Порфирий с «Калинкой». Это они подложили книгу Лукина в беседку Дяди Отечества.

– Но «Калинкой» командовал Шкуро.

– Мало ли кто чем командует. Или думает, что командует. Шкуро не стал бы обострять международную обстановку до такой степени. Это слишком даже для сердобола на спецвеществах. Он становился преемником Судоплатонова в любом случае. Куда ему было торопиться?

– Вы хотите сказать, что климатические войны начал Порфирий?

– Не начал. Инициировал. Бросил тот первый камешек, за которым покатилась увлекающая всех лавина. А куда и как его бросить, объяснила «Калинка».

– В Добросуде все знают, кто скинул Судоплатонова, – сказал я. – Это был Шкуро. Просто про «Калинку» раньше не упоминали. И про эту книгу тоже.

– Даже если команду нейросети отдал Шкуро, суть не меняется. Пусть «Калинка» подключилась к заговору Порфирия позже. Но теперь-то она в нем. Для нас с вами разницы нет.

– Знаете, адмирал, – сказал я, – основывать такую радикальную гипотезу на сходстве рогатой фигуры с барельефа и русской бабки в платке… Тем более не настоящей бабки, а аватарки… Хороший материал для «Ватинформа».

Ломас усмехнулся.

– Вы не представляете, Маркус, как я мечтал бы ошибиться. Оказаться старым параноиком, шизофреником, просто кретином.

– Я не исключаю, – сказал я осторожно, – что вы в чем-то правы. Но это требует серьезной проверки.

– Пока мы будем проверять, – ответил Ломас, – они будут действовать. Я обязан знать, чего хочет Порфирий.

– Он ничего не…

– Я понимаю, – кивнул Ломас. – Но ведь существует какая-то цель, к которой ведет его чертова многоходовка. И она должна быть сформулирована в словах.

– Скорей всего, – сказал я, – мы поймем это в Элевсине.

Маркус Забаба Шам Иддин (ROMA-3)

В этот раз я проснулся из-за долгого отсутствия качки.

Перед этим мне снилось (или мерещилось сквозь сон), что наше судно попало в бурю и вокруг скачут рогатые старухи. Меня качало, крутило и трясло, словно я был мешком пшеницы и рабы по цепочке перебрасывали меня с галеры на пристань.

Но я ухитрялся спать, даже будучи таким мешком. А затем наступила пугающая неподвижность. Мне приснилось, будто корабль потонул и лег на дно – а в моей каюте остается воздух, потому что дверь хорошо пригнана и не пускает воду внутрь.

Но когда я открыл глаза, я не увидел никакой каюты.

Я лежал под открытым небом среди пепельных скал. Под моей головой был свернутый плащ. Меч – на жухлой траве под ладонью.

Я проснулся от звука голоса. Где-то рядом пел по-гречески Порфирий, негромко и на удивление красиво:

– Whatever happened to the great escape the finest ever made from the world’s greatest circus? [6]

Слова были как стрела, а мелодия как тетива – и песня пронзила мою душу. Я сглотнул слезу, издав какой-то нелепый звук. Порфирий засмеялся.

6

Что же случилось с великим побегом, лучшим из удавшихся, из главного мирового цирка?

– Ты проснулся, Маркус?

Я повернул голову. Император в серой тунике стоял у скалы, опираясь на нее плечом. Его распущенные длинные волосы трепал легкий ветер. Я впервые заметил в них седину – значит, в прошлый раз дело было не только в лунном свете.

Мне пришло в голову, что в неброской одежде Порфирий похож на бродячего актера – такие слоняются по провинции и разыгрывают сцены из Гомера и Еврипида. Но я отогнал непочтительную мысль.

– Да, господин.

– Кажется, ты чем-то опечален?

– Нет, – ответил я, – но твоя песня ужалила меня в сердце.

– А, – сказал Порфирий. – Ну для этого песни и пишут.

– Кто ее сочинил?

– Я запамятовал имя, – улыбнулся Порфирий. – Кажется, какой-то греческий кифаред. Она о том…

– Я знаю, – сказал я. – Не говори.

Порфирий удивленно поднял бровь.

– Тогда скажи ты, друг.

– Великий побег – это про мое чудесное спасение из амфитеатра. И еще про то, что новая жизнь, подаренная мне парками, уйдет глупо и бездарно, поскольку на иное я не способен…