Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918
Шрифт:
Около входа с его широкими ступенями стояла пушка и пулеметы, а возле дверей – вооруженные часовые.
Внутри все коридоры бурлили, и, спускаясь по лестнице в гуще других делегатов, многие из которых были рабочими в меховых шапках с перевешенными через плечо ружьями, мы исподтишка следили за Зиновьевым и Луначарским. Петроградский Совет вот-вот должен был открыть заседание. Теперь он непрерывно работал вот уже несколько дней. Казалось, что весь Петроград собирался здесь после воскресенья 22 октября/4 ноября, каждый день проводилось по шестьдесят митингов. Я даже забежал, чтобы выступить на одном из них; Троцкий, прочитав ответ Центробалта на мои приветствия, в тот день заставил меня произнести речь в Народном доме. Сильное возбуждение царило на Втором съезде Советов, который должен был собраться в Смольном через несколько часов. Однако Джон привязался к Каменеву и заставил его рассказать, что мы пропустили. Каменев, со своими мутными глазами, прошелестел листками резолюции, говоря с нами по-французски,
– Бог знает, – вздохнул он. – Еще столько предстоит сделать.
Ни до Джона, ни до меня не дошло спросить, был ли там Ленин, а когда мы вскоре узнали, что он неожиданно появился в Петроградском Совете, впервые почти за четыре месяца показавшись на публике, Рид рассвирепел. Почему Каменев даже не упомянул об этом? Только подумать о том, что мы пропустили его! Помню, как поразился Рид моему заявлению, когда я сказал:
– Очень трудно увидеться с этим парнем – он то в изгнании, то в ссылке.
Скоро мы натолкнулись на Алекса Гумберга и на Бесси Битти. Алекс, друг Троцкого по Нью-Йорку, где он работал в еженедельнике «Новый мир», уже знал о том, что творилось в Смольном. Однако Риду не хотелось расспрашивать его о чем-либо и выслушивать какие-нибудь его язвительные замечания. Я же пренебрег этим и спросил Гумберга, что произошло во время нашего отсутствия.
А случилось то, что Троцкий открыл собрание в качестве председателя и представил только что завоеванную революционную власть от имени Военно-революционного комитета, в котором он также состоял, Петроградскому Совету.
– Или почти только что завоеванную, – усмехнулся Алекс. – Даже когда он объявил, что «Временное правительство перестало существовать», Троцкий признал, что новой власти не хватает одной маленькой вещи – Зимнего дворца. Однако он пообещал, что «его судьба будет решена через несколько следующих минут». Что ж, минуты прошли, довольно много минут, а он все еще не взят.
Однако Троцкий – великий шоумен, – продолжал Гумберг. Он и сам был шоуменом, и, получая удовольствие оттого, что даже Рид внимательно слушал его, он неторопливо подобрался к той части рассказа, которую все мы жаждали услышать. – Все для него могло обернуться конфузом. В конце концов, он был одной из ключевых фигур, все они в Военно-революционном совете были крайние левые, эсеры и большевики. Люди из Выборга казались немного нетерпеливыми. Здесь он предлагал Советам ключи от города, а старики, за исключением их лидера, Керенского, сидели в неком великолепном одиночестве в Зимнем дворце, защищаемом Женским батальоном и сотней перепуганных юнкеров, но все равно, они были там. Почему с министрами обошлись так церемонно? Но до того, как посыпались вопросы, Троцкий спас ситуацию, представив Ленина. Весь зал словно обезумел. Длительные овации и так далее. А в волнении оттого, что они видят и слышат Ленина, люди из Выборга забыли о таком маленьком дельце, как Зимний дворец.
Некоторые из новых членов большевистского большинства в Петроградском Совете из подполья, как мы знаем, были против вооруженного восстания до открытия Второго съезда. Дело не в том, что существовала опасность, будто съезд, в котором теперь было большинство большевиков, мог бы проголосовать против восстания. Керенский, зная об этом, мог окружить Смольный и насильно помешать его созыву. Ленин, никогда не считавший цыплят до осени, вероятно, был чересчур оптимистичным в своей оценке числа матросов и солдат с финских постов, которые сделались большевиками. Однако он проявил больший реализм, выставив заслон против неожиданного выступления Керенского в то время, когда не было известно, сколько казаков и других войск могли двинуться по его команде.
Съезд, изначально назначенный на двадцатое число, был отложен до сегодняшнего дня, до двадцать пятого, поскольку меньшевики и правые эсеры вопреки всем ожиданиям надеялись, что правительство сотворит некое чудо и предотвратит насильственный переворот и захват власти большевиками. Именно эта слабая надежда вдохновляла последние резолюции Предпарламента о том, что мирные предложения должны быть ужесточены, а крестьянам необходимо дать землю. Тем не менее резолюция, высказанная такими словами, не смогла спасти лицо Временного правительства. (Керенский был поражен, когда его спросили о вотуме доверия. Когда же он получил его, то справедливо заявил, что это – вотум недоверия. Он заявил, что подает в отставку, но Дан и другие сторонники компромисса быстренько умаслили его и уговорили остаться. Они сказали, что резолюция на самом деле поддерживает его.)
– Ну, насколько же важно, в конце концов, чтобы Зимний дворец был взят? – поинтересовалась Луиза Брайант. – Все знают, что теперь город в руках большевиков.
– Да, – осклабился Гумберг, – а Бесси полагает, что революция не была совершена вовремя. Она должна была обедать с премьером в час дня сегодня. Старина Фрэнсис также расстроен, что
Керенский уехал, – но счастлив, что сумел немного помочь ему, облегчив его отъезд. Так я слышал.Рид больше не мог сдерживать свое нетерпение:
– Ля хочу знать, что сказал Ленин. И что он думает о том, что не удается взять Зимний дворец? Он об этом упоминал?
– Не знаю, почему это так, – шелковистым, елейным голосом произнес Алекс, – но всякий раз, когда я вижу американских репортеров, они всегда хотят знать, что происходило в тех местах, где их не было. Но везде, где подается хорошая еда и напитки, их можно встретить. Наверное, вы наслаждались неторопливым роскошным завтраком где-нибудь, пока выступал Ленин. В любом случае мой ответ таков: я не делал заметок и никаких подробных записей о собрании. Вам придется самим покопаться, чтобы что-нибудь выяснить.
На самом деле мы ничего не выяснили. У Джона Рида в его книге «Десять дней, которые потрясли мир» упоминается о «мощной овации», с которой был встречен Ленин, он цитирует Троцкого и Зиновьева, однако он не цитирует Ленина. Суханов находился там и в своих мемуарах приводит слова Ленина: «Сейчас начинается новая эра в истории России, и эта третья русская революция должна окончательно привести к победе социализма». Чтобы покончить с войной, необходимо преодолеть сам капитализм. В этом нам поможет рабочий класс Италии, Германии и Англии. «В России огромная масса крестьян сказала: «Хватит заигрывать с капиталистами; мы пойдем за рабочими». И он завершил: «В России мы должны сразу же приняться за работу по строительству пролетарского социалистического государства. Да здравствует мировая социалистическая революция!»
Пытаясь отвлечь собеседников, чтобы предвосхитить пылкий ответ Алекса Риду и не допустить более серьезной вспышки и без того тлеющей войны между ними, я принял точку зрения Луизы Брайант и добавил несколько противоречивых фраз, которые, как я был уверен, привлекут внимание Рида.
– А это правда, что Ленину нелегко было убедить Троцкого в необходимости упреждающего удара и что войска Керенского могли взять собравшихся под стражу, прежде чем откроется съезд? – спросил я Алекса 34 .
34
Всякого рода слухи витали по городу с 24 октября, когда Троцкий сказал на чрезвычайной сессии Петроградского Совета, делая на ней доклад в качестве председателя Совета и Военно-революционного комитета: «Вооруженный конфликт сегодня или завтра не входит в наши планы – в преддверии Всероссийского съезда Советов. Мы думаем, что съезд выдвинет наш лозунг [Вся власть Советам!]… Но если правительство пожелает воспользоваться тем промежутком времени, которое еще у него остается, – 24, 28 или 72 часа, чтобы развернуть наступление на нас, мы ответим контрнаступлением, ответим ударом на удар, сталью против железа». Это был оборонительный маневр (История русской революции. Т. III. С. 360), тем же вечером Дан передал Керенскому, что большевики не станут немедленно переходить к восстанию. (Это почти не имело значения, потому что Керенский все еще пытался предпринять атаку на Смольный.) Это, также соглашается Троцкий, могло добавить напряжения и недоверия Ленину. Ленин, если мы вспомним, не знал, что тем утром было решено начать забастовку без промедления; и отсюда его письмо, написанное районным вожакам, которое начиналось словами: «Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го», и отсюда же его поход, вопреки приказу, вместе с Рахья, в Смольный, 25-го. (Вполне вероятно также, что Троцкий был чересчур озабочен необходимостью избегать всяческого проявления конспирации.)
Троцкий писал о ноябрьской революции: «Когда мы назначали съезд на 25 октября и принимали повестку дня, в качестве ключевого вопроса мы рассматривали процесс передачи власти Советам, практически мы назначили 25 октября днем революции и сделали это открыто на глазах у «общества» и «правительства».
– Наверняка вы знаете о Центральном комитете больше, чем я – я не член его, – начал он. Однако ядовитый ответ Гумберга растворился в словах Джона.
– Если вы полагаете, что взятие Зимнего дворца затягивается не преднамеренно… – взорвался он.
– Я не полагаю ничего подобного, – сказал я. – Я думаю, что это – не более того, что мы слышали от гвардейцев, разговаривающих на Дворцовой площади, – если они атакуют, их обвинят в том, что они расстреливают женский батальон. Хотя я не выхватываю слухи, Петере сказал мне в прошлое воскресенье, что на одном из митингов Центрального комитета даже те, кто выступал за восстание, не могли согласиться насчет даты, поэтому Ленин на самом деле был одинок. Я не говорю о Каменеве, Зиновьеве, Рязанове и так далее. Он сказал, что Троцкий был настолько уверен, что съезд подаст сигнал к революции, что он решил, что лучше будет подождать – и тогда нельзя будет сказать, что это – большевистский переворот. Однако Ленин показал им, насколько опасным все это может оказаться. Это будет играть на руку лишь Керенскому и даст ему шанс собрать всех офицеров вроде Корнилова и двинуть их рать на столицу. Они даже могут оставить незащищенным фронт ради этого, за что их поблагодарят союзники, до тех пор, пока они будут мешать большевикам захватить власть.