Путешествие в Русскую Америку

Старики громко бубнят свое, с помощью хорошо им знакомого Янковского на весь зал разъясняя друг другу собственную судьбу.

…С этого дня мы не верим, что Тарковский сложен и метафоричность его не всем понятна. Если уж, как говорится, подопрет, то он прост и ясен в главном, в данном случае — ностальгия. И метафоры его не требуют расшифровки.

Выходим из кинотеатра. В дверях сталкиваемся с юношей лет восемнадцати. Типичный американец. Нет, он русский. На хорошем русском спрашивает:

— А «Агонию» вы вчера видели?

— Где?

— В Бруклине, могу дать адрес.

— Хотели поехать, да побоялись, билетов не достанется.

— Правильно, но попытка не пытка, — с удовольствием произносит он русскую пословицу. — Все билеты давно проданы.

— Ну и как «Агония»?

— Хорошо.

— А Тарковский?

— Гениально. Вы из Москвы?

— Да.

— Работаете здесь?

— Да.

— Постарайтесь попасть на «Агонию», все же впервые… государь император в кино…

Выходящая толпа разводит нас в разные стороны, нас и мальчика, видимо, из семьи послереволюционной эмиграции.

Фильм длинный, середина дня, Бродвей уже полон, разноплеменная толпа катит по своим делам.

…Проходит несколько лет. В том же кинотеатре премьера «Жертвоприношения». Тарковский еще жив, еще есть надежда, что он поправится. Снова киноведы-киноманы, снова эмигранты. Но старика со старухой уже нет.

2

Большинство наших соотечественников — составляют его, естественно, не профессора, писатели и художники, а в основном это недавние провинциалы — живут в Нью-Йорке на Брайтон Бич, районе Бруклина, непосредственно примыкающем к знаменитому Кони-Айленду.

Кони-Айленд — первый в мировой практике громадный комбинат массовых развлечений. «Dreamland», земля грез. Сюда уже в начале нынешнего века приезжали отдохнуть и повеселиться тысячи жителей Нью-Йорка. Старинные путеводители города указывают около двадцати способов попадания на Кони-Айленд и Брайтон Бич — пароход, паром, троллейбус, поезд, лошади. Оба места тянутся вдоль широких песчаных пляжей, что придает им особую привлекательность.

Сейчас эта поездка от Бруклинского моста на Ист-ривер минут на сорок, не больше, и вот уже издали видно знаменитое «чертово колесо» (какое оно маленькое!), первые американские горки, которые здесь почему-то называют русскими. На каждом шагу закусочные, сосиски, мороженое, бегают дети. Все очень скромно, если сравнивать с грандиозными аттракционами Диснейленда в Лос-Анджелесе, и уж тем более — по размерам — с Диснейуорлдом во Флориде, оборудованными по последнему слову электроники.

На Кони-Айленде все проще, естественней, бедней. Но все начиналось здесь: и аттракционы инсценированных огромных пожаров (прошел почти век, а Нью-Йорк по-прежнему почему-то беспрерывно горит, и по-прежнему круглые сутки напролет воют пожарные сирены), и темные страшные тоннели, по которым провозили в тележках зрителей. В начале века перед входом в тоннели красовалась суровая надпись, которая сейчас читалась бы как милая шутка: «Целоваться запрещено».

Здесь же рядом карусели, цирки, бродят клоуны в толпе. Кони-Айленд обеднел, потускнел, но это по-прежнему любимое место развлечений нью-йоркских ребят. А сосисками на тележках здесь нередко торгуют бывшие советские граждане из числа тех, кому не повезло. Да и место жительства — Брайтон Бич — рядом. Наши соотечественники видны издалека. Если продавец сосисок не прерывает разговора с собеседником, когда к нему подошел покупатель, знайте, это наш, приехал из Союза. Какие сосиски, какая торговля? Ему некогда, он обсуждает свою судьбу здесь, в Америке, и там, дома.

Американцы — народ дисциплинированный, они постоят за своей сосиской, подождут, если перед ними два-три человека. Но если очереди нет, а продавец занят увлекательной беседой, они не базарят, не делают замечаний, как привыкли мы, они просто уходят — на соседний угол, где стоит очередная тележка, с которой тоже чем-то торгуют — шашлыки, каштаны, те же сосиски.

Такие картины мы наблюдали не раз — и на Манхэттене, и в Бруклине: поразительное нежелание, вернее, отсутствие привычки зарабатывать деньги. Аргумент: «Зарабатывать! Да разве это работа?» И дальше в разговоре неизбежные сетования и на нашу страну, и на Америку, которая обязана помогать эмигрантам, ведь обещали! С работой, жильем, медициной.

Эту святую убежденность — государство обязано — многие наши соотечественники в полной неприкосновенности перевозят с собой за океан вместе с прочим житейским скарбом.

И что же получается?

Внешне американское общество очень демократично. Лишь опытный взгляд различает в толпе, кто есть кто. Но любая толпа незримо, но четко разделена по своим социальным слоям. Перепрыгнуть даже через одну ступеньку очень трудно, почти невозможно. И это тем более непонятно для новичка, потому что жизнь каждого социального слоя (кроме самых богатых в стране людей) видна как на ладони, — в этом тоже особенность американской жизни. Вам о ней, о жизни самых разных социальных групп, беспрерывно рассказывают по телевидению.

Но даже если у вас тоже есть деньги, большие деньги, все равно существуют места, куда человек со стороны попасть, точнее сказать, проникнуть не сможет никогда: закрытые клубы, целые закрытые, по существу, города, где живет на берегу океана американская и — все больше — международная аристократия. Но даже если человек и попадает в подобный город — по своей славе, деньгам — его вовсе не всегда примут в местный клуб. Одна из Причин предельно проста — антисемитизм, о чем никогда не говорится вслух.

…Бывшие советские граждане сталкиваются со строжайшей стратификацией общества на каждом шагу, и не так-то просто к этому привыкнуть.

Можно возразить: так было всегда, такова судьба любой эмиграции — пробивать себе дорогу в новом мире.

И можно ответить — так никогда не было, потому что наши соотечественники прибыли из страны с иной социальной системой и привыкли к тем крайне относительным привилегиям, — которые дает эта система.

Нынешние рядовые эмигранты из Советского Союза, только приехав, осознают, что жить им придется (кому поначалу, а кому всегда, как повезет) где-то на задворках — хорошая квартира в центре города, особенно в Нью-Йорке, — мечта почти несбыточная даже для среднеобеспеченного американца.

Не могут они привыкнуть и к американской системе здравоохранения. Приехавшие думали, что в Америке с медициной все будет обстоять гораздо лучше, чем дома: лучше врачи, лучше лекарства, лучше больницы и в них уход за больными. Не знали или не могли себе представить лишь одно: медицина в США в отличие, допустим, от стран Европы с социал-демократическими традициями — это частный бизнес.

…И вот из последних опросов медицинских работников страны, какая категория населения самая трудная, выясняется — эмигранты из Советского Союза. Непонятливы, требовательны, обидчивы, капризны.

Это статистика.

* * *

…День Благодарения, Вашингтон, Лафайет-сквер. Осень, накрапывает дождь, прохладно. Ребята, студенты-волонтеры, раскладывают столы, подвозят горячую еду. Идет благотворительный обед. Выстраивается длинная очередь. В основном негры. Вашингтон — город больше чем на семьдесят процентов черный.

К нам подходит какой-то пожилой человек, на хорошем русском языке объясняет, что сам он белорус, но большую часть жизни прожил на Украине. Ему лет за шестьдесят, шепелявит, передних зубов нет, невысокий, складный, розовощекий, улыбчивый, аккуратно, даже модно одет, на нем потертый, но чистый светлый плащ. Поговорили о том-сем, расспрашивает о Москве. О себе сказал только, что в Америку приехал поздно, после сорока здесь делать нечего, если ты, конечно, не гений. А он не гений, простой рабочий.