Путешествия с Геродотом
Шрифт:
Вот Ксеркс и думает; Фемистокл, впрочем, тоже. Ксеркс думает: входить или не входить? Фемистокл думает: заманю Ксеркса в заливчик, его площадь так мала, что численное преимущество использовать невозможно, а значит, у меня есть шанс выиграть. Ксеркс думает: я выиграю, сев на морском берегу на троне — персы увидят, что царь смотрит на них, и будут сражаться как львы! Фемистокл еще не знает, о чем думает Ксеркс, и чтобы заманить персов в залив, прибегает к хитрости: посылает на лодке человека в стан персов, наказав ему, что тот должен передать. Звали этого человека Сикинн, и был он слугой и учителем детей Фемистокла<…> Прибыв на лодке к военачальникам варваров, Сикинн сказал вот что: «Послал меня военачальник афинян тайно от прочих греков (он на стороне Ксеркса и желает победы скорее вам, чем грекам) сказать вам, что греки объяты страхом и думают бежать. Ныне у вас прекрасная возможность совершить
Фемистокл оказался хорошим психологом. Он знал, что Ксеркс, как каждый властитель, человек тщеславный и что слава ослепляет его, отнимает способность разумно мыслить. Так случилось и на этот раз. Вместо того чтобы подальше держаться от ловушки, какую для большого флота представляет маленький залив, Ксеркс, ободренный к тому же донесением о распрях между греками, отдает приказ войти в Саламинский залив и тем самым закрыть им пути к отступлению. Персы совершают этот маневр ночью, под покровом темноты.
В ту же ночь, когда персы скрытно и тихо приблизились к заливу, среди ни о чем не догадывавшихся греков разгорается очередной спор: Между тем военачальники греков под Саламином продолжали жаркий спор, не зная еще, что варварские корабли уже окружили их. Они думали, что враги стоят еще на прежнем месте, где они видели их днем.
Когда они узнают о подходе персов, то поначалу не могут поверить в это, но в конце концов принимают весть и, подгоняемые Фемистоклом, готовятся к битве.
Битва начинается на заре, так что Ксеркс, сидящий на троне у подножья горного массива Эгалеос, что напротив Саламинского залива, может наблюдать за ее ходом. Всякий раз, видя, что кто-нибудь из его людей отличился в сражении, он спрашивает имя смельчака, и писцы записывают имя начальника корабля с прибавлением имени отца и названия его родного города. Ксеркс верит в свою победу и хочет потом наградить ее героев.
Многочисленные описания битв, какие мы находим в литературе всех времен, имеют одну общую черту: они дают картину большого хаоса, страшного замешательства и космических масштабов суматохи. Даже прекрасно подготовленный строй в момент фронтального столкновения превращается в беспорядочную окровавленную толпу, в которой трудно найти концы и которой трудно управлять. Одни спешат убить других, а те смотрят, как бы увернуться или хотя бы смягчить направленный на них удар, и все тонет в крике, стонах, скрежете, гаме и дыме.
Так же было и у Саламина. Если противоборству двух человек присуща определенная ловкость и даже грация, то залив, где происходило столкновение двух флотилий, состоящих из деревянных кораблей и приводимых в движение тысячами весел, должен был напоминать большой сосуд, наполненный сотнями вяло ползающих, неуклюже взбирающихся на стенки и беспорядочно переплетенных крабов. Судно билось о судно, одно переворачивалось, другое со всей командой шло на дно, третье пыталось сдать назад; где-то несколько намертво сцепившихся кораблей трепали друг друга; кто-то пытался развернуться, ускользнуть из залива; во всеобщей неразберихе греки нападали на греков, персы — на персов, пока наконец, после нескольких часов морского ада, эти последние не решили, что проиграли, и не пустились на уцелевших кораблях в бегство.
Как реагирует Ксеркс на поражение? Его охватил великий испуг. Первым делом он отсылает в Персию своих сыновей, которые сопровождали его в походе. В качестве опекуна он посылает с сыновьями Гермотима родом из Педаса, главного царского евнуха.
Судьба этого человека заинтересовала Геродота, и он расписывает ее в деталях: [Гермотим] отомстил за нанесенную ему обиду самой страшной местью, которую я только знаю. Гермотим был взят в плен врагами и выставлен на продажу в рабство. Купил его хиосец Панионий, который зарабатывал себе на жизнь постыднейшим ремеслом: он покупал красивых мальчиков, оскоплял их, приводил в Сарды или в Эфес на рынок и там продавал за большие деньги. У варваров же евнухи ценятся дороже, чем неоскопленные люди из-за их полной надежности во всех делах. Панионий оскопил уже много других мальчиков, так как этим ремеслом он жил, и, между прочим, и этого Гермотима. Впрочем, Гермотим не во всем был несчастлив: из Сард вместе с прочими дарами он прибыл к царю и спустя некоторое время достиг у Ксеркса наивысшего почета среди всех евнухов.
Когда царь с персидским войском выступил в поход на Афины и находился в Сардах, Гермотим по какому-то делу отправился на побережье в Мисию, в местность под названием Атарней, где живут хиосцы. Там он встретил Паниония. Гермотим узнал Паниония и долго и ласково беседовал с ним, перечислив сначала все блага, которыми ему обязан. Затем он обещал Панионию сделать в благодарность много добра, если тот переселится с семьей в Атарней. Панионий с радостью согласился на предложение Гермотима и привез жену и детей к нему. Когда ж Гермотим захватил в свои руки Паниония со всей семьей, то сказал ему вот что: «О ты, добывающий себе пропитание самым позорным ремеслом на свете! Какое зло я или кто-нибудь из моих предков причинили тебе и твоим? За что ты превратил меня из мужчины в ничтожество? Ты думаешь, конечно, что твое преступление осталось тогда сокрытым от богов? Но боги по закону справедливости передали тебя за твои нечестивые деяния в мои руки. Поэтому не упрекай меня за кару, которую я тебе уготовлю». После этой злобной речи Гермотим велел привести четверых сыновей Паниония и заставил его отрезать у них детородные члены. Панионий был вынужден это исполнить. А после этого Гермотим принудил сыновей оскопить своего отца. Так мщение настигло Паниония…
Преступление и наказание, оскорбление и месть, раньше или позже, но они всегда идут в паре. В отношениях как между индивидами, так и между народами. Кто первый начинает войну, то есть, по представлениям Геродота, совершает преступление, того в конечном счете, немедленно или через какое-то время, настигнет возмездие, наказание. Это соотношение, эта обратная связь — глубинная суть судьбы, смысл неотвратимого предопределения.
Пришлось познать его Панионию, теперь дошла очередь и до Ксеркса. В случае Царя Царей все не так просто: ведь, кроме того, что он человек, он еще — символ народа и империи. Узнав о потере флота под Саламином, персы в Сусах не стали раздирать на себе одежды, они обеспокоены только судьбой царя: как бы с ним не сталось чего плохого. Вот почему, когда он возвращается в Персию, его въезд обставлен с торжественной пышностью, народ ликует и вздыхает с облегчением; что там тысячи павших и утонувших, что там разбитые корабли, когда самое главное — царь — жив и снова снами!
Ксеркс уходит из Греции, но оставляет в ней часть своей армии. Командующим назначает Мардония — зятя Дария и своего двоюродного брата.
Мардоний начинает осторожно. Не торопясь, спокойно проводит он зиму в Фессалии. Потом отправляет гонца к разным оракулам, чтобы узнать свое будущее. Руководствуясь предсказаниями, он посылает в Афины находящегося в родстве с персами Александра из Македонии [31] . Так он рассчитывал скорее всего привлечь на свою сторону афинян, которые, как он слышал, были многочисленным и храбрым народом и к тому же являлись главными виновниками морского поражения персов. Если бы афиняне вступили с ним в союз, то он смог бы легко, как твердо надеялся, достичь господства на море, что, конечно, и случилось бы. А так как на суше Мардоний чувствовал себя гораздо сильнее греков, то рассчитывал на полную победу над ними.
31
Александр I, сын и наследник Аминты, царь Македонии, правил приблизительно до 450 г. до н. э.; Александр III Македонский, он же Великий (356–323 гг. до н. э.), правил позже.
Александр прибывает в Афины и там старается убедить местных жителей не вести войну с персами и попытаться договориться с их царем: в противном случае они погибнут, ибо мощь царя сверхчеловеческая, а рука его очень длинная.
На что афиняне дали ему такой ответ: Нам и самим известно, что боевая сила царя во много раз превосходит нашу. Поэтому нас вовсе не приходится упрекать в неведении. Тем не менее, стремясь к свободе, мы будем ее защищать, пока это в наших силах<…> А теперь сообщи Мардонию ответ афинян: пока солнце будет ходить своим прежним путем, мы никогда не примиримся с Ксерксом. Мы выступили против него, полагаясь на помощь богов и героев, святилища и кумиры которых царь предал пламени…
А спартанцам, прибывшим в Афины из опасения, что афиняне войдут в соглашение с персами, сказали: Ваши опасения понятны, но знайте, что нет на свете столько золота, нет земли, столь прекрасной и плодоносной, чтобы мы ради этих благ захотели перейти на сторону персов и предать Грецию в рабство<…> и вот что еще знайте: пока жив еще хоть один афинянин, не будет у нас мира с Ксерксом…
После этих слов Александр и спартанцы покинули Афины.