Пути-дороги

– К сожалению, он прав, этот красный хам,- мрачно выдохнул Рупеску, вытирая платком вспотевшую вдруг толстую шею.- И это страшно, когда солдаты начинают интересоваться историей. А история - в пользу русских, что сейчас широко используется коммунистами в их пропаганде... Тудор Владимиреску, например, боролся против турецкого владычества бок о бок с русскими. А в русско-турецкой войне 1828 - 1829 годов принимали участие два румынских полка под командованием полковника Соломона... Потом семьдесят седьмой год... Вон когда началось это роковое для нас единение!
– Генерал выпил еще рюмку коньяку, желая, очевидно, хоть немного охмелеть: только в таком состоянии положение дел не казалось ему слишком мрачным. Но хмель почему-то не брал его. И он продолжал все тем же унылым тоном: - Я не сказал вам, мой милый полковник, еще об одной неприятности. Сформирована из румын, представьте себе, добровольческая дивизия и названа именем бунтаря Тудора Владимиреску. Сейчас она дислоцирована недалеко отсюда, где-то чуть севернее Пашкан, готовая воевать против нас...

– Пустяки!
– поспешил успокоить генерала Раковичану.- Знаю. Хотя нелишне и там иметь своих людей. Надо нам позаботиться об этом. И вообще, генерал, мы должны максимально активизировать свою деятельность в этом направлении, особенно в связи вот с этим, полковник потряс листовкой.-Главное - всеми силами и средствами возбуждать у румын ненависть к русским. Вместе с этим беспощадно расправляться с теми, кто сочувствует русской армии и помогает ей... Ваш бывший адъютант, генерал, оказался несостоятельным и в этом чрезвычайно важном для нас деле. Он до сих пор не выполнил нашего задания...

– Трудно перейти передний край русских. Русские с непостижимой быстротой создали свою оборону с густой сетью траншей и окопов, с колючей проволокой, минными полями и с отлично организованным боевым охранением,-словно извиняясь за молодого Штенберга, проговорил Рупеску.

– Ладно, скажите ему, что перебросим на самолете ночью. Пусть готовится. И не только он. И святой отец тоже. Попу крестьяне верят больше. Пусть читает свои проповеди там, а тут мы можем закапывать солдат в землю и без его пения. Да предупредите его, что в случае невыполнения нашего приказа он сам пойдет туда, "где нет ни радости, ни печали..."^[20]– Незаметно полковник перешел на тон приказа, к чему уже давно привык корпусной генерал.- И вообще, господин Рупеску, ваш бывший адъютантик наделал нам много пакостей. Только его высокий титул и близость с королевским двором не позволяют нам швырнуть его в штурмовой батальон в качестве рядового... Вот вся эта романтическая история с его возлюбленной... Девчонка, по-видимому, рассказала о нашем расположении, и мы должны подумать о том, чтобы перенести свой командный пункт в другое место. Да и развeдчики генерала Сизова действуют преотлично... Скольких уже офицеров они перетаскали и из вашего корпуса?

– Эти опасения сильно преувеличены. Василика глупа и вряд ли может толком рассказать что-либо русским,- уклонился Рупеску от прямого ответа.

– Как бы она не оказалась умнее нас с вами,- глухо пробормотал обозленный Раковичану и вдруг заговорил опять о том, что, видимо, больше всего волновало и тревожило его: - Майский приказ русских, господии генерал,- это пренеприятнейший для нас документ. И нам нужно принять решительные меры, чтобы парализовать его губительное действие. Во все пункты должны быть посланы наши агитаторы. Поднять на ноги бояр, богатых крестьян, жандармов, лавочников, примарей- всех, кому стало неуютно жить с приходом русских... Пусть поймут, что речь идет об их существовании. И этим операциям, генерал, вы должны уделять столько же внимания, как и боевым. Если не больше. Я сегодня покину ваш штаб. Меня ждут другие дела, более важные, там, в Бухаресте, и напоследок, как ваш искренний и преданный друг, хотел бы предупредить вас вот о чем: русских трудно выбить с захваченных ими позиций. И пожалуй, совсем невозможно вышибить их из голов так называемых простых людей, если русские туда проникнут... Я хотел бы также предупредить вас, мой дорогой генерал, и о том, что именно по этим вашим делам круги, которые я представляю, будут судить, как велика и важна услуга, оказанная вами. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, конечно. Надеюсь, вы поняли меня?

– Я вас понял!
– взволнованно проговорил Рупеску, торжественно пожимая холодную руку своего собеседника.

– Вот и отлично! Ну что ж, желаю вам успехом! До скорой встречи в... ставке генерала Санатеску!

Они еще раз многозначительно переглянулись и обнялись.

2

Жизнь разведчиков вошла в свое обычное русло. Армия готовилась к большим боям, и их чуть ли нe каждый день посылали в поиск. Часть бойцов находилась все время на передовой, вела наблюдение за неприятелем, изучая его оборону. Разведчики несли потери. Тяжелое ранение комсорга было особенно удручающим событием для них. И вновь, как раньше, в дни тяжелых сражений, воскресла в памяти солдат и зазвучала их старая песня:

Закури, дорогой, закури. Ведь сегодня до самой зари Нe приляжешь, уйдешь ты опять В ночь глухую врага искать. Ты к суровым походам привык, Мой товарищ боец-фронтовик, Вижу я по туману волос: Много ты пережил, перенес.

Дивизия генерала Сизова продолжала стоять в обороне, совершенствуя свои позиции. В недалеком тылу шла боевая учеба пополнения. Там штурмовались доты, воздвигнутые по приказу командира дивизии и расположенные в таком же шахматном порядке, как у противника. Оттуда целыми днями доносились пушечные и минометные выстрелы, разрывы снарядов и мин, пулеметная трескотня, крики "ура"; пехота атаковала "вражеские позиции", следуя не за условным, а за настоящим огневым валом, для чего была специально вызвана батарея Гунько. Сам Гунько неизменно находился на батарее и командовал огнем. По всему было видно, что он доволен. Он весело прикрикивал на своих молодцов:

– Первое!..

И Печкин, бывший наводчик, а теперь командир орудия, оставшийся в числе немногих невредимых после июльских боев на Донце, так же весело и задорно отвечал:

– Есть, первое!..

Наводил пушку тот самый маленький, щуплый пехотинец, которого Гунько задержал у своих позиций утром 5 июля 1943 года,- теперь один из самых опытных бойцов на батарее. Гунько немного потолстел, но это нельзя было назвать полнотой,- он только как бы стал шире, "осадистeй", как он сам шутил, еще уверенней и спокойней в движениях.

– Огонь!
– командовал он все тем же свежим, отчетливым голосом, какой был у него там, на Донце, и артиллеристы, повинуясь этому голосу, быстро работали у орудия, действия их были точны, как бы заранее рассчитаны. Гунько так натренировал батарею, что огневой вал ложился впереди пехоты лишь настолько, чтобы осколки не задевали своих и чтобы подразумеваемому неприятелю за этим валом не было видно бегущих в атаку пехотинцев.

Генерал Сизов, полковник Павлов и подполковник Тюлин, солдаты которого обучались, подолгу находились в районе учений. То, что делалось сейчас тут, для них было важнее всего.

– Хочу ночью вывести сюда второй батальон, товарищ генерал,- доложил Тюлин.

– Правильно,- одобрил Сизов, которому все больше нравился этот молодой, в свое время допускавший немало ошибок командир полка.- Завтра поучите людей преодолевать минное иоле.

– Слушаюсь!

– Только избегайте шаблона. Перед тем как отдать приказ, больше думайте. А то вот был у меня на финском фронте такой горе-офицер, который при любых случаях отдавал один и тот же устный приказ: "Ворваться. Забросать гранатами и с криками "За Родину!" - вперед!" Помнится, такой приказ он отдал солдатам, выделенным для борьбы с финскими "кукушками". Лозунг, как видите, у него был неплохой, а пользовался он им неумно. Можно ли, в самом деле, забросать гранатами "кукушку", которая укрывается на вершине ветвистой сосны?.. Конечно нет. Разведчиков, уходящих в поиск, такой приказ мог бы, безусловно, погубить. Шаблон - вот не менее страшный второй наш противник. И с ним надо бороться самым решительным образом...

Генерал, казалось, нисколько не изменился со времени Курского сражения. Только голова его покрылась сединой да под черными зоркими глазами легли чуть заметные полукружья мешков, не придававших, однако, его лицу старческой рыхлости.

Все усилия комдива были направлены на то, чтобы время, которое оставалось до наступления, употребить с максимальной пользой для войск. Для этого генерал не жалел ни своих сил, ни сил своих подчиненных.

3

Седьмого июня солдаты прочли в газетах "Сообщение штаба верховного командования экспедиционных сил союзников" о высадке англо-американских войск на северном побережье Франции. Сообщение было дано союзниками сенсационно. "...Мы вступаем в весьма серьезный период, и мы вступаем в него вместe с нашими великими союзниками с чистым сердцем и в доброй дружбе". По поводу этого патетического заявления маленький артиллерист из батареи Гунько, бывший пехотинец, заметил, свертывая папиросу:

– В "весьма серьезный период" им нужно было вступить пораньше. Поздновато они хватились. Мы и без их помощи, глядишь, дотопали бы до Ла-Манша. Карты у нас есть. И географию мы знаем неплохо. Так, что ли, Ваня?