Пути и судьбы

Почему же они откладывали? Чего ждали? Или кого? Не того ли третьего, кто, появившись на свет, мог своим первым криком решить мудреную загадку, которую так долго не могли решить два взрослых человека?

Аразян долгие годы жил покорный своей судьбе. Учился, трудился, занимался каждодневными делами, научной работой. И ему казалось, что у него есть все, что человеку нужно. Чего же еще желать, к чему стремиться?

Но вот он встретился с Анной, а вместе с ней пришло и ожидание того единственного существа, которое одно способно было опрокинуть все устоявшееся и привычное.

С чего же, однако, все это началось?

…Мглистая осенняя ночь была на исходе. На дворе моросил мелкий, нудный, изводящий дождь. Огонь в камине давно погас, но комната еще была насыщена приятным теплом. Эдвард уже спал, а Микаэл и Анна все еще сплели, увлеченные беседой. Разговор шел о будничных, повседневных делах, по обоим он доставлял особое удовольствие-, потому что напоминал о давних днях — о доме, о семье, о мирной жизни, обаяние которой в дни войны оцениваешь особенно сильно.

В голове у Микаэла гудело, веки сами собой слипались; он с трудом преодолевал сонливость, но уходить, казалось, не торопился.

Анна начала убирать со стола, перемыла чайную посуду и, убрав ее, вышла на кухню.

Вернувшись в комнату, она нашла Микаэла спящим. Положив локти на стол и охватив голову руками, он крепко спал. Анна не стала будить его. Накинув на плечи шаль, она взяла в руки какое-то рукоделие и присела рядом.

Игла быстро мелькала в ее руках, а мысли кружились вокруг Микаэла. Не укрыть ли его чем-нибудь? Так можно простудиться. Если его разбудить, он уйдет! Но в этот поздний час на улицах темь, ни души, к тому же льет дождь.

Она тихо поднялась, сняла с крючка шинель Микаэла и осторожно накинула ее ему на плечи.

Ей вдруг нестерпимо захотелось провести рукой по волосам спящего Микаэла. Не успела она коснуться его волос, как Микаэл в полусне схватил ее руку, потянул к себе, положил на стол и, опустив на нее голову, снова сладко задремал.

Анна не попыталась отнять руку. Она так и замерла за спиной у Микаэла, невольно наклонившись вперед и прижавшись всей грудью к его плечам.

— Микаэл, — немного погодя прошептала она, впервые за все время их знакомства называя его по имени. — Микаэл, встаньте… Надо лечь и накрыться. Вы простудитесь так…

Керосин в лампе догорал, и комната тонула в мягком. задумчивом полумраке.

Микаэл разделся и лег, впервые после отъезда из дома ощутив пьянящее тепло женской постели…

Это было для него единственной, больше не повторившейся ночью. И тем большее счастье принесло с собой неожиданное признание Анны. Ему будто подарили целый мир, мир неизведанных радостей, который он не променял бы па все сокровища вселенной. Но мог ли он рассказать обо всем этом тому большому ребенку, что хмуро шагал сейчас с ним рядом?..

И нужно ли рассказывать? Не лучше ли предпочесть молчание, то самое молчание, над которым так часто и зло посмеивается капитан Варшамов?

И Микаэл решил промолчать.

Впервые в жизни решил промолчать и капитан Варшамов; и они, дойдя до госпиталя, распрощались, не сказав друг другу ни слова.

Через несколько дней капитан Варшамов отбыл на фронт. Раны его еще не совсем зажили, но никто не сумел отговорить его от этого внезапного решения.

IV часть После бури

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Кончилась война, и Микаэл Аразян вернулся домой, в родной город. Грудь его была украшена многими орденами и медалями, а в чемодане хранились грамоты Верховного командования и письма, полученные от излеченных им солдат и офицеров.

Но особенно дорожил Микаэл своими заметками о наиболее сложных операциях, проведенных за военный период. Это был богатый материал, который он намеревался впоследствии осмыслить и научно обработать.

Ему снова была поручена клиника, где он работал ухода на фронт, а после защиты докторской диссертации он получил и кафедру хирургии в Медицинском институте.

Смолкли последние выстрелы, и страна день ото дня все более оправлялась. Там, где еще недавно кипели бои, сейчас одно за другим поднимались новые здания, возникали целые кварталы с красивыми улицами и проспектами.

Гораздо труднее залечивались раны в сердцах людей.

На смену орудийному гулу пришел стук костылей и стенания миллионов обездоленных, близкие которых ушли и не вернулись.

Аразян по старой привычке ходил на работу пешком, и его словно обдавало на улицах волнами людского горя.

Теперь его пациентами были бывшие фронтовики, демобилизованные, вернувшиеся к мирному труду воины. Вот почему ему иной раз казалось, что фронтовая жизнь все еще не кончилась.

По приезде на родину Микаэл разузнал о братьях. Арменак, тяжело раненный в одном из боев, вылечившись, вернулся домой. Теперь он был в родном селе председателем колхоза; работал и жил привычной жизнью горца. Левон, служивший в начале войны в головном ремонтном поезде, а затем в танковых частях, демобилизовался и сейчас по-прежнему работал на заводе, с которого ушел на фронт.

С Аби Микаэл не видался, однако узнал, что тот несколько лет назад покинул их старый домишко, построил новый дом и взял к себе за хозяйку старую Ази. Жил он все так же беззаботно и разгульно.

Так жизнь всех братьев вернулась в старое русло. Только один Микаэл не знал, что делать, как жить дальше. Он становился все более замкнутым, мрачным, избегал друзей и все свободные часы проводил в своем врачебном кабинете.

О своих личных делах он никогда ни с кем не говорил и не советовался. И к чему было советоваться? О чем говорить? О том, что он, в его почтенном возрасте и при его положении, в каком-то далеком городе завел новую семью, потом бросил на произвол судьбы женщину с новорожденным ребенком, а теперь, вернувшись домой, живет так, будто ничего не изменилось? Кто мог понять, кто мог извинить его поступок? Могла бы, например, простить его Лена, с которой они без слов договорились покорно нести бремя своей бездетности. Что сказала бы она, которая все военные годы ждала возвращения мужа, оставаясь преданной женой, — в этом Микаэл не сомневался, все вокруг свидетельствовало об этом. Что же теперь скажут люди — и близкие и чужие, сослуживцы, особенно студенты, для которых имя Аразяна — символ высокой нравственности?

Так, значит, отказаться от Анны, которую он так сильно и чисто любит, отказаться от маленькой Каринэ?..

Аразян не находил ответа ни на один из этих вопросов. А время между тем летело, дни сменяли друг друга, слагаясь в недели и месяцы.

Нельзя же было, однако, без конца оставлять Анну в этом неопределенном положении. Расставаясь, он обещал ей в течение месяца все устроить и вызвать ее телеграммой. Но прошел уже год, а он буквально ничего не предпринял. Да и что он мог сделать?..