Пути, ведущие к себе

Один день так садишься, второй, неделю, месяц… А начать так и не можешь. Все какая-то ерунда получается. Знаешь как писать, а о чем писать-то?

Нас учили: «Пишите о том, что хорошо знаете и что вас интересует». А что можно знать о жизни в столь юном возрасте? То, что тебя действительно интересует, женщины, например, – абсолютная загадка. Стараешься узнать их поближе – оказываешься разочарован, потому что все, что тебя в них интересует, – их загадочность и тело.

Ну, с телом, понятно, можно разобраться, а как быть с загадочностью? Стараешься вникнуть – она ускользает. Загадочность их – в нелогичности, а нелогичность – у них в голове. Никто не сможет разобраться в их проблемах, кроме них самих, потому, что эти проблемы только в их воображении, а для нас этих проблем не существует.

В наших головах совсем другие проблемы. Они нам кажутся более логичными и реальными, но, возможно, наши проблемы – тоже плод болезненного воображения. Просто болезни разные. И никто не знает, которые из этих болезней более тяжелые и вредные.

Все, что кажется важным сегодня, назавтра может потерять свою ценность, а мы устремимся в погоню за удовлетворением новых желаний и интересов. Вот и думаешь: «А что тогда вообще важно?»

Создается впечатление, что мы живем в мире сплошных иллюзий. Иллюзии в нашей голове – плод наших фантазий и желаний. Иллюзии в реальной жизни – плод действий и поступков, своих или чужих. В результате таких размышлений приходишь к выводу, что тебе вообще ничто, кроме себя любимого, неважно и неинтересно.

А чем ты сам можешь быть интересен другим? Что ты можешь сказать о себе интересного в свои двадцать с хвостиком? Все, что пытаешься выдумать, выглядит фальшиво. Даже младенцу это очевидно. Сплошное словоблудие ни о чем, и сам задаешь себе вопрос: «О чем это я и зачем это я?»

Конечно, можно тешить себя тем, что найдется горстка читателей, которым твоя прикольная стряпня понравится. Только какой в этом смысл, если ты сам в глубине души знаешь, что все это полный бред, за который когда-нибудь тебе станет стыдно.

Через какое-то время приходится признать, что у тебя полная творческая импотенция. Начинается самобичевание, депрессия, что еще больше усугубляет твое положение нереализованного творца. В конце концов понимаешь, что выход один – жениться на чем-то более конкретном и определенном.

И тут у тебя возникает большой выбор невест с приданым – реклама, журналистика, телевидение, радио и прочее. Выбираешь одну из них – чувствуешь себя уверенней в жизни. От тебя больше уже никто ничего не требует и не ждет, никуда не торопит. Ты в порядке. Пишешь что-то регулярно: тексты рекламные, сценарии роликов, хорошо выглядишь, выпиваешь умеренно, модно одет – молодец! Прямо сейчас на обложку журнала «Жизнь удалась».

Время идет. Неожиданно и с искусством начинают отношения налаживаться. Потому, что напряжение уходит. Тайная связь и свобода от обязательств возбуждают гораздо сильней. Ну и жизненный опыт свою роль играет. Круг твоих друзей и интересов взрослеет и умнеет вместе с тобой. Обнаруживаешь вокруг себя все больше интересных людей, сам становишься интересным.

Такие отношения приносят свои плоды – плоды любви. Появляются первые серьезные мысли в голове, которые складываются в увлекательные истории. Издатели начинают с уважением на тебя смотреть, появляются читатели, поклонники и даже поклонницы. И тогда ты уже с гордостью можешь себе сказать: «Ай да я! Ай да сукин сын!»

– Так ты нас, рекламщиков, покинешь скоро? – спросил Кирилл.

– Нет, ребята. Вам так просто от меня не отделаться, – улыбнулся Никита. – Вы уже как родные. Хорошая компания тоже многого стоит. А когда людей общее творческое дело связывает, пусть даже не слишком возвышенное, то из них потом лучшие друзья получаются, единомышленники. С кем еще вот так по душам поговорить можно, да еще в таком красивом месте в командировке?

Кирилл одобрительно похлопал Никиту по плечу:

– Может, тогда ну его, искусство это! У тебя же есть такие классные друзья, как мы, и новые ботинки, вон, купил. Может оно и не нужно совсем?

– Мы можем быть в нем искренними, – возразил Никита, – воплощать свои истинные желания, а в жизни, чаще всего, позволить себе этого не можем. Мы становимся зависимыми от него. Мы словно уходим от скучной или лживой повседневности в другой, более захватывающий мир, концентрат впечатлений, которым мы можем управлять и быть там полноправными творцами.

– Ты прав, мой юный друг, – согласился Кирилл, – есть в нас тоска по общению с чем-то идеальным. Мы знаем, что искусство всего лишь имитация этого идеала, но это хоть какая-то отдушина.

– Значит, кто-то, помимо нашей воли, вкладывает эту потребность в человека, – рассудил Ян, – может, Бог?

– Но если все это проделки Бога, – сказал Никита, – то получается, Он играет с нами в прятки, постоянно поднося к нашему носу пряник: «Прекрасное где-то есть, но не про вашу честь». Вот мы и ищем его в искусстве.

– Прекрасное есть и в реальном мире, – возразил Ян, – то, что создано самим Богом: природа, солнечный свет, красота, гармония, сам человек, в конце концов.

– Ты считаешь человека прекрасным созданием? – Кирилл поперхнулся. – Со всеми его пороками, завистью, ложью, страхами, злостью и ревностью?

– Я считаю, что Бог создал человека изначально прекрасным, – ответил Ян. – По-другому быть не может. Вглядитесь в лица детей и мудрецов, и вы увидите эту красоту. Просто каждый человек портит себя сам, загружаясь ненужным хламом. Но внутри, в душе, тайно или явно каждый скучает по себе настоящему и обращается к искусству, имитируя идеальное в себе и в искусстве.

– Я смотрю, вы тут все жутко набожные собрались, – сказал Кирилл. – Может, вам лучше в церковь сходить, помолиться?

– Сам-то не пробовал? – усмехнулся Никита.

– Я пробовал, только это мне не помогает. Церковь, как искусство, сплошная имитация. Не много там радостных лиц можно увидеть. Все только попрошайничать ходят: «Бог подай… Бог прости…». Кого-то этим можно привлечь, только не меня.

– Понимаешь, Кирилл, – сказал Ян, – все мы продукты материалистического воспитания. Наши христианские предки сами же снесли ко всем чертям свою веру во время революции. Кто-то по убеждениям, кто-то от страха или поддаваясь всеобщему безумию.

Что они оставили нам взамен? По сути дела ничего. Внутреннюю пустоту, которую мы пытаемся заполнить как попало материальными удовольствиями и развлечениями. Вместе с пустотой наши деды и родители оставили нам недоверие к религии предков, которую так легко разрушили сами. Ведь, если разрушили, значит, не так сильна была у них эта религия. Их родители заставляли ходить в церковь и молиться. А мы ходили строем на пионерские линейки и комсомольские собрания.

Теперь мы освободились от этого, и в отличие от христианских предков и атеистических родителей, у нас, наконец, появился выбор, чем заполнить эту пустоту. Но мы не знаем, что с ним делать, или вообще не знаем об этом выборе, или не знаем, зачем он нам нужен, и нужен ли?

В детстве наши родители делали нам многочисленные прививки от опасных болезней. Они делали их из страха за нас, пытаясь обмануть нашу природу. Они не осознавали, что главную прививку, которую они делали нам – это прививка страха. Страха перед болезнетворными бактериями, природой, врагами, властью, смертью и даже жизнью.