Пьяная Россия. Том первый
Шрифт:
В Толпе он обрел прежнюю говорливость, встретил родных, маму с папой и посетил дом предков. В доме тикали часы с кукушкой, играл граммофон и топилась печка. Возле печки, на маленькой скамеечке, сидел прадедушка, которого Налимов при жизни никогда не видел и глядя на правнука, кивал, улыбаясь: «Гляжу на тебя, будто на самого себя смотрю!» И Налимов чувствуя, что это так и есть, уселся возле прадеда на крепко сколоченный дубовый табурет, чтобы также, как и прадед кивать и улыбаться новопреставленным родственникам.
После смерти Налимова, Щербаков немедленно взял шефство над детьми. Во всем
В деревне, еще при жизни Налимова поселились ученые и каждый день ездили на рейсовом автобусе преподавать, в школу. Ученые сильно сдружились с бабой Клавой и рыдали в голос на ее похоронах.
После смерти Налимова они так и остались жить в доме, пугая деревенский люд своими экспериментальными опытами, но тем не менее урожай они собирали богатый и не в пример другим огородникам, успевали выращивать и убирать некоторые овощные культуры аж два раза за лето. Для того они использовали некую машину, что собирала из окружающего пространства «чистую» энергию и перенаправляла ее на огородные растения. В дальнейшем, ученые планировали экспериментировать на мышах, добиваясь отмены такой болезни, как старость. При удачно проведенных опытах, они бы заявили миру о создании прибора против старости да и болезней вообще, но это уже другая история.
Знаменитый школьный огород перешел в руки завуча, Натальи Михайловны, возглавившей школу и после смерти Налимова не нарушившей традиции вверенного ей учреждения ни на йоту.
Наталья Михайловна поставила на свой стол портрет Налимова и частенько разговаривала с ним, советуясь и высказывая свои сомнения вслух. Люди видели ее и на городском кладбище, куда она относила охапки свежих цветов, практически каждый день меняя букеты возле мраморного памятника Налимову…
Пьяная Россия
1
Джек очнулся с листьями во рту. Он ел листья! Совсем, как маленький или очень пьяный человек. Попытался встать, но земля неожиданно волчком завертелась под ногами. Добрая, надежная земля. Джек всхлипнул, оказавшись лицом в ворохе опавшей листвы. Долго рассматривал очертания красного кленового листа, с горечью обдумывая прискорбную мысль о том, что бог обделил его талантом художника, зато у его сестры Джилл есть способности и не плохие. Как она замечательно рисует, боги бы обзавидовались!
– Джилл! – позвал Джек и пополз на голоса, звучавшие невдалеке.
– О, Джеки! – раздался над ним добродушный бас.
Володя Соловьев поставил его на ноги, отряхнул одежду и, не давая упасть, подхватил легко, будто куклу понес к весело трещавшему костру.
Искры взметнулись вверх, похожие на фееричных огненных павлинов.
– О! – встретили Джека радостными восклицаниями и засуетились.
– Выпей, Джек! – протянула ему чашку крепкого чая, Джилл и заговорила по-английски, сердито сверкая глазами. –
Ох, не надо было тебе пить, Джек. Вечно ты пытаешься всем что-то доказать. Но ты не привык к таким крепким алкогольным напиткам, а русские привыкли, но не валяются, как ты, подметая лес вокруг. Что о нас подумают, Джек? Русские итак не самого лучшего мнения об американцах.– Пьяная Россия! – воскликнул, покачиваясь, Джек.
Его заставили выпить чаю и отвели на берег озера, где на надувном матрасе, Джек улегся созерцать водную гладь и бормотать всякий вздор.
– Извините его! – сказала по-русски Джилл и прижала руки к груди. – Он обычно не пьет!
– Ничего, – пробасил улыбчивый Володя Соловьев и глубоко вдохнул чистый воздух, – места у нас тут заповедные, волшебные, быстро в себя придет!
– Надо только следить, как бы он не вздумал купаться! – произнес Денис Курицын, решительный молодой человек с бородкой клинышком.
– Ну, он же не русский! – отмахнулся Володя.
– И все-таки! – Денис прошел к Джеку, поглядел на него с недоверием и уселся на краешек матраца, сторожить.
– Неужели, в такую холодную погоду можно купаться? – недоумевала Джилл, сжимая в ладонях кружку горячего чая.
– Всякое бывает, – философски заметил Соловьев, – дурачья у любого народа хватает!
– Это верно! – согласилась Джилл, вспоминая попойки нью-йоркских портретистов нередко заканчивающихся выяснениями отношений и мордобоем. Тогда только и слышно хвастливое: «Я изображу лучше тебя!», «Твоя мазня никуда не годится!», «А не пойти бы тебе мультяшек рисовать?!»
Мультипликаторы вызывают у портретистов яростную ненависть и презрение. Заяви кто-нибудь в баре, что он работает на диснеевскую корпорацию и его, безо всякого сомнения, с ревом негодования изобьют и выбросят вон, на улицу.
Джилл глухо засмеялась.
– Что такое? – наклонился к ней Соловьев.
Она коротко рассказала. Они посмеялись вместе.
– У нас в России ничего подобного нет! – заверил ее Володя и с чувством поглядел на хорошенькую американку, худенькую девушку с прической каре.
– Переехать бы к вам! – мечтательно вздохнула Джилл. – И природа у вас так похожа на нашу, северо-американскую!
– А, давайте! – воодушевился Соловьев. – Организуем эмиграцию американских художников!
– Мой брат не художник! – возразила Джилл, глядя на распластавшееся по матрасу тело Джека.
– Уснул! – доложил Денис Курицын, возвращаясь к костру.
– А мы тут решили эмигрировать! – сказал Володя, сияя влюбленными глазами.
– Откуда, куда? – деловито выкапывая печеную картошку из золы, поинтересовался Денис.
– Из Америки – в Россию! – улыбаясь во весь рот, сообщил Володя.
– Давно пора! – тут же согласился Курицын.
– А, поглядите-ка, сколько белых грибов мы насобирали! – крикнул веселый голос.
На кромке леса стояла компания бородатых, счастливых мужиков: Васенька Кокорин, Санечка Михайлов и Борис Юрьевич Беляев.
Санечка Михайлов поднимал кверху связку грибов. Сквозь грибы шла леска, давая, таким образом, преимущество грибникам не напрягаться с тяжеленной корзиной.
Правда, корзина имелась, но набита она была шишками и лесными орехами.