Пьяная Россия. Том второй

Налимов слышал и преображался, его лицо сияло гордой улыбкой. Он очень любил похвальбу, дня не мог провести, чтобы не похвастаться и испытывал самое настоящее счастье, когда под его постами в социальных сетях появлялось много лайков и положительных комментариев, отрицательные он немедленно удалял, стараясь забыть не только текст, но и имя оскорбителя.

Вспомнив об интернете, Налимов включил планшет, он любил широкоэкранный и ненадолго погрузился в виртуальный мир придуманных и реальных событий.

В стекло окна постучали и только тогда Валентин Михайлович очнулся. На него смотрела Валентина:

– Что ты здесь забыл? – строго сдвинув брови, спросила она.

– К тебе приехал! – пролепетал Налимов, не совсем понимая, что ему говорить и делать.

– Я живу в доме, а не во дворе!

Валентин Михайлович беспокойно заерзал в автомобильном кресле:

– Валечка, прости меня, каюсь, был занят, но сейчас свободен, поехали ко мне!

– Зачем?

Прежде чем ответить на вопрос, он сделал длинную паузу, собираясь с мыслями и понимая, что она, скорее всего, догадалась об истинных намерениях Налимова.

– Видишь ли, Валя, – осторожно начал он, – мужчинам и женщинам необходимы такие встречи, для здоровья, так врачи говорят!

Она насмешливо подняла брови:

– А мне врачи говорят, кто же тебя так довел? Пей, говорят, корвалол и валерьянку! Ты вообще хоть немного беспокоишься о людях, которых обижаешь, оскорбляешь, кидаешь? Как ты можешь школу возглавлять, я бы тебе своего ребенка не доверила!

– Оно и видно, что у тебя за дочь! – моментально завелся Налимов.

– И какая же у меня дочь? – с раздражением, спросила она.

– Наверняка, ленивая, гулящая, да еще матерится в придачу! – выпалил он, с ненавистью глядя на женщину.

– Трудолюбивая, домоседка, в школе отличница, а матерщинников и пьяниц, вроде тебя, терпеть не может! – парировала Валентина.

Налимов завел машину и рванул с места. Что он говорил, сидя в автомобиле, не поддается описанию, во всяком случае, литературному, такие слова в обыкновении хорошие писатели не пишут в книгах, однако речь не об этом, примчавшись к своему дому, Валентин Михайлович с ужасом понял, что никак не может успокоиться.

Закрыв автомобиль, и трижды проверив, запер ли, Налимов устремился в рюмочную, которая привлекала страждущие души со всего района. Здесь, у стойки бара, прищелкивая языком от нетерпения, он выпил одну за другой, несколько рюмок водки.

За ним наблюдали с философским видом пьяницы, оккупировавшие круглый стол под искусственной пальмой, живая бы давно завяла от клубов табачного дыма, постоянным туманом висевшего под потолком.

– Либо на работе насолили, либо любовница отшила, – изрек, наконец, один, усатый.

– Не, наверняка, с матерью поругался, – не согласился долговязый детина в вязаной шапочке.

– А может просто напиться торопиться! – неторопливо промолвил третий, толстый и поправил очки.

– Эй, мужик, иди к нам! – позвал усатый.

– Не пойду! – огрызнулся Налимов, с шумом заглатывая, бог весть, какую рюмашку по счету.

– А мы тебе закусить дадим! – продолжал манить усатый. – У нас колбаска копченая есть!

– Помидорки! – поддакнул детина.

– И персики, – добавил толстый и поправил очки.

Последнее, почему-то заинтересовало Налимова.

– Персики? – подсаживаясь к выпивохам, спросил Валентин Михайлович.

– А то, как же! – важно кивнул усатый. – У нас недавно и водка была, но всю выпили!

– Намек понял! – подхватил захмелевший Налимов и бросился к барной стойке.

Вернулся с двумя бутылками водки.

Пьяницы оживились, потирая руки, принялись разливать по рюмкам и произносить напыщенные тосты.

Усатый встал:

– За театр! – проговорил он и выпил.

Налимов открыл рот:

– Какой еще театр?

– Наш театр драмы! – торжественно произнес усатый. – Перед вами актеры, батенька, потрудитесь встать и стоя аплодировать!

Толстый сняв очки, всхлипнул. Долговязый сдернул вязаную шапочку. Все трое склонили головы.

– Будто хороните! – поежился Налимов.

– А ну его, к черту! – махнул усатый и запел мягким баритоном нечто русское, нескончаемое.

Налимов уронил голову на стол, ему снились колосья спелой пшеницы, очнулся он в ванной, под душем холодной воды, долго тыкался лбом о кафельные плитки, наконец, сообразил и полез из ванной, забрызгивая пол.

В квартире никого не было, тикали настенные часы, отстукивая ночное время, стояла полная тишина, и Налимову отчаянно захотелось поорать, перебудив весь дом. Он вышел на балкон, и уже было набрал воздуху в грудь, как услышал звуки поцелуев, а перегнувшись через перила, увидел на балконе, этажом ниже, молодую женщину, трепетавшую в объятиях молодого мужчины. Смутившись, Валентин Михайлович на цыпочках покинул свой балкон и лег спать, на диван, повернувшись носом к стенке.

6

– Никогда не осуждай женщину, пока не пройдешь километра два на ее высоких каблуках, – назидательно произнес одетый в серую домашнюю рясу старенький священник.

Налимов вздохнул, покаянно кивая.

За окном прокукарекал петух, и в дом вошла жена священника. Была она толстая, в кожаном черном фартуке и старом вытянутом платье. С добродушного лица ее не сходила лучезарная улыбка.

– А, пойдем-ка, отец Николай, за стол. И ты, Валентин Михайлович, прошу откушать, чем бог послал, – поклонилась она Налимову.

Бог послал семье деревенского священника, Николая Проскудина, маринованных грибочков, соленых огурчиков, запеченную в яблоках утку, мясное рагу и тушеную капусту.

На десерт, жена священника с улыбкой подала отдувавшемуся, переевшему Налимову, целое блюдо шанежек. Конечно, с чаем, приправленным мятой.

– Матушка Наталья, – обратился к ней Налимов, подозрительно принюхиваясь к чаю, – а воду вы, где берете?

На что матушка Наталья, без слов, указала на хорошо видный из окна домик колодца.