Пьяная жизнь
Шрифт:
рассказываемые «бомжами» - интеллигентами.
Запомнилась одна, вроде бы не выдуманная, так как
дополняли, поправляли, спорили все «хором».
Нашли они в мусорном контейнере валенки. Один
попытался обуть. Но что-то внутри мешало ногам. Оказалось –
доллары. По 3 тысячи в каждом. Что с ними делать? Явно кто-то
собирал для чего-то. Может на операцию? Или на похороны?
Выбросил кто-то другой, не знавший, что они там. Вроде бы
проще пропить толпой, но пока пропьешь такую сумму то либо
сдохнешь, либо загремишь
Решили найти квартиру, с которой выбросили обувку.
Невероятно, но через дворников, старушек, сидящих у подъездов,
нашли!
Оказалось, хозяин – моряк, любитель подледной рыбалки,
в рейсе, а жена, противница той рыбалки, решила выбросить
валенки, дабы отвадить мужа от опасного хобби. Моряк должен
прийти из рейса через месяц…
Хотите – верьте, хотите – нет МЕСЯЦ (!) «бомжи» ждали,
не пропив ни одного доллара! Наградой за терпение были
комисионные в гривнах, которые, по их просьбе, моряк
выплачивал частями тоже в течение месяца. Лучшего «отдыха»
никто из них в своей жизни не знал.
Или взять недоучившегося историка и «зэка» Валеру по
кличке Вареник, «заправлявшего» на «Южном». Как он
преображался, светился теплом, забывал воровскую «феню»,
повествуя о студенческих годах! Сколько раз мы встречались
между прилавками, недалеко от «точки», где наливали
Валерий Варзацкий
проверенные люди домашний «коньяк», столько же добавлял
нового к ранее сказаному. Я понимал, что не врет, что вспоминая
об университете, фактически изливает душу такому же пьянице,
да еще и однокашнику.
Не знаю, живы ли Вареник, Коля, Дипломат, Степа – мои
«корефаны» на «Южном», но знаю точно, что «безбашенное»
наше прошлое не вернуть.
Как не вернуть к жизни всех без исключения знакомых
«бомжей» - замерзших, зарезаных, сгоревших.
Как не забыть Богдана Кицыка, Юрку Геращенка, Ваню
Бойченка, Серегу Изовита – нормальных, добрых, отзывчивых
людей, моих друзей проигравших в неравной схватке со Змием.
Размышляя о бедах, связаных с выпивкой, пытаясь быть
правдивым и максиально объективным, прежде всего по
отношению к себе, прихожу к неоднозначно характеризующему
мои человеческие качества выводу.
Оказывается, сегодня, в 63 года, самыми большими
потерями от пьянки я считаю не смерти перечисленных и не
перечисленных (неправильно поймут живые родственники…)
друзей, не угробленное свое здоровье, не колоссальные
материальные «издержки производства» а две докторантуры
фактически разменяные мной на запои.
Докторантур, в которые я почти стопроцентно должен был
поступить, три.
Первая, московская, отвергнутая из-за гордыни, не связана
с пьянкой, и об этом я пишу в «Письме маме».
Вторая, киевская, провалилась на самом финише за пьяные
речи.
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
Третья,
одесская,
подготовленная
тщательнейшим
образом, вплоть до письма друга – будущего научного
руководителя - ректору моего вуза, закончилась позорным
увольнением с работы «по согласию сторон». «Де -юре». За
пьянку – «де-факто». Сорвался за полгода до целевого
направления.
И даже, скажу я вам, жалко не того, что не достиг
престижного статуса докторанта, а работы, которую пишу с 1976
года. Маленькая часть ее отражена в кандидатской, а большая
пылится в папках, тетрадях, россыпью в шкафах. Без
концентрации всех усилий только на науке, предполагаемых
доктарантурой, закончить работу не удастся.
Можно еще долго ворошить грязное прошлое, но пора
заканчивать. Устал. Для слабых, истрепанных в хмельных утехах
нервов, воспоминания о лучших временах – большое испытание.
Заметьте, лучших, я написал без кавычек. Да простят меня Бог и
люди, но выпивка мне всегда НРАВИЛАСЬ. Почему?
Как в игре «Что? Где? Когда?» право отвечать, на правах
капитана, то бишь автора, предоставлю одному из крупнейших
знатоков вопроса, мною глубоко почитаемому поэту –
фронтовику Евгению Винокурову:
Бросил пить человек
Ну и что ж! Завязал…
Не войдет он вовек
в переполненный зал,
не пригубит пивка,
не махнет стопаря,
не подымет рука
рюмку, в дыме паря!
Из вагона на миг
Валерий Варзацкий
утром, полуодет,
не рванет напрямик
в станционный буфет.
И, с похмелья солов
и постыдно небрит
он от жалостных слов
не заплачет навзрыд.
И в тоске по себе
ночью хмурой такой
к водосточной трубе
не прижмется щекой!..
Он вернулся к уму,
он прогнал эту муть.
…Он не даст никому
внутрь себя заглянуть!