Пять баксов для доктора Брауна. Книга 6

— Простите, мой мальчик, — пробормотал он. — Я возьму… если вы не возражаете.

Коммерсант опустил веки, выражая согласие, а сам с досадой подумал, что теперь опять придется тащиться через всю палату, чтобы взять ведро, когда у самого начнется рвота. Рвоту следовало сдерживать как можно дольше, потому что, начавшись, она делалась неостановимой, взрывала болью голову и выворачивала душу наизнанку.

Пациенты, среди которых не было ни одного европейца и которые занимали остальные шесть коек, большей частью лежали молча, устремив коричневые лица в потолок. Двоих таких уже вынесли ногами вперед, и на их место сейчас же положили новых. Один из этих, новеньких часто и заунывно молился. Громче всего в палате было ночью: молчаливые днем, спящие стонали и плакали.

— Ваше лекарство, мсье, — сказал по-французски голос медицинской сестры.

Он с облегчением протянул руку и разобрал:

— Теперь вы будете спать, мсье, и вам станет легче.

В углу корчился Найтли в обнимку с ведром. Самого коммерсанта бросало то в жар, то в озноб, он чувствовал, что весь в поту, но колотило так, что скрежетали стиснутые зубы. В голову словно налили расплавленного чугуна. В желудке давно не осталось даже капли воды, но он рвался наружу. Стоило уснуть, как Джейк оказывался в Уинчендоне, в игрушечной лавке. Сначала в ней был дядюшка Фалвиус. Дядюшка Фалвиус сидел за прилавком, пил чай и со страшным треском грыз сахар. Саммерс проснулся, убедился в том, что просто увидел кошмар и задремал. Опять оказался в лавке: превратился в собственного отца, похоронного церемониймейстера. Он попробовал обдумать этот унылый факт, но мысли неслись вскачь, не успевая оформиться в что-нибудь связное, и коммерсант делался последовательно то Фордом, то Клеем, и, наконец, преобразился в философа с «Матильды». Философ был мертв. Он помер, должно быть, давно, был очень несвеж. Саммерс не боялся покойников, но когда увидел в качестве своей эту рожу с просветленной улыбкой, взвыл не своим голосом. Он уже не спал, глаза его были открыты, он чувствовал компресс на своем лбу — мокрый и холодный, слышал, как успокоительно щебечет медицинская сестра, но все-таки продолжал оставаться там, в этой проклятой лавке.

Во что бы то ни стало нужно было хотя бы выйти на улицу.

— Профессор? — позвал Джейк сквозь сон, но ответа не получил.

Теперь ему снилось, что он садится руль «Слепой Лошади». Авто рванул с места, быстро набрав ход. Что-то с ним было не так. Он ехал гораздо быстрее, чем должен бы. Саммерс решил сбросить скорость, но почему-то не смог этого сделать. Попробовал снова — и увидел вместо рычагов подпрыгивающие от быстрой езды очки русского репортера в помятой золотой оправе. «Без паники!» — подумал он и покрепче ухватился за руль — все, что у него осталось. Автомобиль продолжал нестись. Коммерсант не бросал руль, хотя давно понял, что от него нет никакого толку. Вот впереди показался обрыв. Он становился все ближе и ближе. Ни повернуть в сторону, ни остановиться, ни даже немного сбавить ход было нельзя. У самого края «Слепая Лошадь» встретила камень, перевернулась и полетела в пропасть.

Джейк вдохнул — отчаянно, изо всей силы, ощутил привычное уже саднение в измученном рвотой горле, почувствовал под рукой собственную обритую голову и увидел в темноте потолок госпиталя.

— Боже мой! — прошептал он.

Белье было хоть выжми. Пот — или это были слезы? — струился по вискам, попадая в уши. Коммерсант поднял руку, чтобы его вытереть, и вдруг понял, что койка в углу пуста. Профессора не было.

* * *

Профессора не было. Саммерс встал, цепляясь за стул, за столик у койки, за стену. Он не верил своим глазам. С трудом подняв трясущуюся руку, кусая себя за пальцы, чтобы удержать слезы, он потащился к дверям. Ему необходимо было посетить одно прозаическое место, и он подумал вдруг, что по возвращении непременно выяснится, что пустая койка Найтли была только бредом, ночным кошмаром больного.

— O`u ^etes-vous? Vous ne pouvez pas! — налетела на него сестра в коридоре. — Maintenant, retournez au lit! Je ne permets pas, pouvez-vous m’entendre? [18]

— Laissez [19] , — остановил этот поток красноречия коммерсант, и, развернувшись, что, надо сказать, стоило немалых усилий, ткнул пальцем в сторону палаты. — Где мой товарищ? O`u est?

Сестра продолжала щебетать, подталкивая его назад, борьба с ней отняла много сил, и когда Саммерс притащился опять в палату, он рухнул в койку и погрузился в тяжелый сон.

18

O`u ^etes-vous? Vous ne pouvez pas! Maintenant, retournez au lit! Je ne permets pas, pouvez-vous m’entendre? (фр.) — Куда вы? Нельзя! Немедленно вернитесь в постель! Я не разрешаю, вы что, не слышите?

19

Laissez (фр.) — Пустите.

— Бульдог, — неожиданно для себя произнес Джейк и открыл глаза. Было еще очень рано и в палате стояла тишина. Солнечный свет пробивался сквозь завешанные белой тканью окна. На стуле рядом с его койкой сидела миссис Кеннел.

— Как вас пустили? — прошептал коммерсант. — Сюда же нельзя!

— Что значит, нельзя, Ральф? — возмутилась тетка. — Эти люди не могут отказать мне в просьбе повидать моего мальчика — может быть, в последний раз! Я проделала долгий путь в ужасающих условиях! Я не сплю с тех пор, как тебя забрали! У меня слабое сердце!

— Профессор? — Саммерс с трудом приподнялся. Койка в углу так и стояла пустой.

— Профессор спит в отеле. Я позволила себе оставить его на попечении горничной, — сообщила миссис Кеннел. — Он, правда, все еще очень слаб, но должен вскоре поправиться.

Саммерс с облегчением закрыл глаза. Вчера днем он почувствовал было улучшение, но оно оказалось коротким: ему становилось хуже с каждой минутой.

— Мне нужно спросить у вас одну вещь, — все-таки сказал он.

— Я тебя слушаю, дорогой.

— Тетушка, вам никогда не казалось, что я похож на овчарку?

— О, господи, — прошептал Фокс, отворачиваясь.

И крикнул:

— Сестра!

Коммерсант схватил его руку в дамской перчатке. Он хотел говорить, но только утомленно пошевелил губами.

Фокс наклонился ближе.

— Алекс, — прошептал Джейк, — не надо ничего. Мы оба знаем, что я умираю.

— Вы боитесь? — участливым шепотом спросил Фокс.

Саммерс слабо улыбнулся.

— Да, — сказал он.

— Тогда, мой друг, я делаю заключение, что вы сказали мне неправду.

Изможденный, измученный, коммерсант только моргал.

— О том, что несчастливы, — напомнил Фокс. — Люди, прожившие свою жизнь в несчастье, обычно не испытывают особых сожалений по поводу ее утраты. Они чувствуют облегчение. Вы, как я понимаю, облегчения не испытываете?

Саммерс прикрыл глаза и помотал головой. Он не понимал, зачем Алекс затеял этот утомительный разговор, на который у него так очевидно не было сил.

— Это ужасно, — отозвался голос Фокса и коммерсант услышал, как отодвинули стул. — Ну что же, мой мальчик, прощай. Спи спокойно.

И, наклонившись к его уху, прошептал:

— Приятно было познакомиться.

— Что-что?! — обрел дар речи умирающий. — Да идите вы ко всем чертям!

— Я прощу вам это безобразие, Джейк. Тем более, что вы, я думаю, верно определили место нашей встречи. Она состоится через непродолжительное время. Я имею в виду, относительно непродолжительное.

— Что за… что вы несете? — Саммерс с трудом сел.

— Ну, mon ami, вам ли спрашивать, — кротко ответил Фокс. Он осенил коммерсанта крестом. — Вы сын похоронного церемониймейстера. Полагаю, вас превосходно проинструктировали по подобным вопросам. Так что примите свой жребий с надлежащим смирением и… готовьтесь.

— Вы идиот какой-то, — фыркнул коммерсант. — Вот уж не ждал. Смирение? Я?

И он выпростал из-под простыней еще недавно здоровую и сильную, а теперь исхудалую, дрожащую руку.

— Гм, — сказал Фокс, глядя на его непристойный жест. — Ну-ка, хватит. Я не ваш батюшка, чтобы устраивать передо мной подобные представления. Ведите себя прилично.

Он отвернулся, крикнул опять «Сестра! Сестра!» и, когда прибежала сестра, принялся бранить ее по-французски.

Саммерс внезапно рассмеялся — воспоминания о «тетушке Элизабет» было забавно уносить с собой в могилу. Он проглотил порошок, что дала сестра, и погрузился во тьму.