Пять минут между жизнью и смертью
Шрифт:
– Так это… – Лев смутился и снова соврал: – Приоткрыта она чуть была. Свет пробивался.
– Ага, ладно. – Рашидов запустил печать. Потом заставил его подписать, ткнув пальцем в бумагу. – Подпиши тут и тут.
И как ни странно, на день от него отстал.
– Отпустить тебя должны, – утешил его за ужином сокамерник, с наслаждением хлебая варево неопределенного цвета и запаха из жестяной, погнутой в нескольких местах миски. – Раз обвинение не предъявляют, значит, ничего у них на тебя нет. Мало ли, что ты рядом был, и что! Пистолета при тебе не было. Вместо пистолета букет был.
– Не знаю, – нервничал Лев всякий раз, как вспоминал про фотографию погибшей девушки, выставленную им на самое видное место в доме. – Фотку не показывали мне, значит, не были.
– Значит, прокурор санкции не дает, – выпячивал губы сокамерник, которого Лев про себя называл «бывалым». – Значит, на воде вилами писано. Не ссы, Лева, отпустят.
«Первым делом… – решил Лев, засыпая тем вечером, – первым делом в ванну с горячей водой завалюсь. Потом еды закажу домой, да побольше. Вкусной какой-нибудь, изысканной и красивой. И пирожных с заварным кремом. После ванны накрою стол на себя одного. Включу телик и стану объедаться и пиво пить. Здорово!»
Почему же он раньше в таких вот простых каждодневных занятиях не находил для себя наслаждения, а? Почему-то казались они ему рутинными, обыденными, непраздничными и оттого некрасивыми. А сейчас все кажется наоборот. Хотелось услышать щелчок захлопываемой за его спиной двери в собственную квартиру, легкое повизгивание при закручивании крана с горячей водой, мягкий сухой хлопок отлетающей от бутылки пивной пробки. И просто до тошнотворной сухости во рту хотелось услышать сердитое шкварчание утренней яичницы в его любимой глубокой сковородке.
Сколько наслаждения, сколько упоительной радости во всех этих привычных, не замечаемых нами ежедневно звуках, объединенных общим понятием «свобода».
– Батенин, на выход, – скомандовал следующим утром дежурный.
– А чё не с вещами?! – завопил бывалый с удивлением. – Третьи сутки пошли, между прочим! Я не дурак, я просвещенный, знаю, что и почем, между прочим!
– Вот я тебе щас как дубиной под ребра просвещу, так поголосишь у меня. Батенин! Чего там, сдох, что ли! Выползай давай!
– А что случилось?
Он суетливо собирался, не ожидая такого внезапного поворота. Вроде уже настроился на освобождение, а тут снова куда-то вести собираются. Неужто опять на допрос? Сколько можно? Он уже все раз по семьдесят повторил, уже и запутаться не боится, потому как почти все, что говорил, – правда. И правда ведь в главном – он не убивал! Что за непонятки опять?!
– На допрос к следователю, – смилостивился дежурный, разворачивая его лицом к стене и надевая ему на руки браслеты, как особо опасному преступнику. – А ты куда собрался, домой, что ли? Эх, скорый какой! А сидеть кто за тебя будет, папа римский?
– За что сидеть? Я же не убивал! – со слезой откликнулся Лев и тут же получил дубинкой под колено.
– Вы никто не убивали! – охранник выругался. – Только трупов от этого не меньше! Пошел вперед, ну!
Рашидов сегодня был не один, что Льва сильно расстроило. Четыре глаза – это уже серьезнее.
В каждой капле пота разглядеть сумеет его подлый предательский страх. А без причины человек бояться не станет, так ведь? Вот и начнут из него кровь пить, как в том фильме ужасов про пришельцев. А он ведь…– Сомов, – мягко представился второй мужик, седлая стул так близко от Батенина, что касался своими коленками его коленей. Это было очень неприятно, пришлось стиснуть зубы. – Сомов Ростислав Викторович, будем знакомы?
– Будем, – кивнул Лев серьезно.
– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – вдруг спросил совершенно не к месту Сомов этот.
– О чем? – растерянно откликнулся Лев. – Я уже все рассказал Ивану Ивановичу.
– Это понятно. И я знаю, что ты ему рассказал, дружище. – Сомов улыбнулся хорошей улыбкой. – Убийство этой бабы меня совершенно не интересует. Меня интересует другое.
– Что именно? – Лев затаился.
Мягко стелет, да жестко спать? Похоже на то. Кто он такой вообще? На мента не похож, больно нарядно и дорого одет. И папка с ручками у него из дорогой кожи. Цену таким вещам Лев определял с лету. И печатка на пальце недешевая. Разве ментам на службу можно в цацках? Нет, конечно. Их вздрючат за носки не такого цвета на разводе, а тут печатка. Нет, не мент он. Кто тогда? Может, адвокат? Чего тогда при Рашидове с ним болтает? Так не положено. Да и не представлялся он адвокатом.
– А вы кто? – вдруг осмелел он.
– Я? – Сомов подумал с минуту, потом ухмыльнулся. – Это тебе знать не обязательно, смысла в том нет, поверь.
– Говорить тогда не стану! – разозлился Лев.
Чего это он станет болтать с кем ни попадя?! Если этот Рашидов из продажных и притащил в свой кабинет какого-нибудь крутого – дело наверняка в том самом портфеле, в чем же еще – то пускай сам с ним и говорит.
– Ваня, ты нас не оставишь минут на несколько? – не поворачивая головы в сторону Рашидова, попросил Сомов.
– Славик, ты че, вообще, да?! – перепугался не на шутку Рашидов. – С меня погоны сорвут, если я…
– Пять минут! Или больше я тебе не помощник!
Рашидов разразился гневной речью на непонятном Льву языке. И он снова подивился – почему Иван Иванович-то? Потом шепнул что-то Сомову и ушел тут же, хлопнув дверью.
– У нас мало времени, хорек, – прищурился тут же Сомов, перестав быть милым и приятным малым. – Поэтому стану говорить я, а ты слушать. А решать потом тебе. Итак…
Глава 12
– Саша! Сашенька! – сиплый визг Наташи больно резал ухо и мешал думать, а думать следовало. – Что же делать, Саша?!
– Наташа, чего ты мельтешишь? Ну чего? Все идет так, как и должно идти. Ты же сама этого хотела, разве не так?
Александра со вздохом вытащила левую руку из кармана, отвела ее подальше, внимательно осмотрела маникюр. Ноготь на указательном пальце, как всегда, вышел у Мариночки неказистым. Сколько раз можно предупреждать, что ноготок растет немного не так и затачивать его следует совсем иначе, чем другие. Нет, сидит, пыхтит, сопит и делает все по-своему! Уволить ее, что ли? Или один ноготок из десяти того не стоит?