Пять семей. Взлет, падение и возрождение самых могущественных мафиозных империй Америки

В 1966 году, в самый разгар холодной и вьетнамской войн, Моу был назначен штурманом на только что введенную в строй атомную ударную подводную лодку «Лапон» (названную в честь скалы, обитающей в Тихом океане). Действуя в условиях, эквивалентных военному времени, основной задачей «Лапона» было отслеживание и, при необходимости, уничтожение советских подлодок, вооруженных термоядерными ракетами, способными уничтожить американские города. Другие секретные патрули проходили в Баренцевом море у берегов Мурманска, стратегической российской военно-морской базы. Когда Моу служил на «Лапоне», в 1969 году экипаж был награжден редкой президентской наградой за получение разведывательных данных о советской атомной ударной подводной лодке нового класса. Подлодка следила за одним из мощных российских кораблей с близкого расстояния в течение сорока дней.

«Мне это нравилось; это была отличная, захватывающая служба, игра в блеф вслепую», — говорил потом Моу. Но четырех изнурительных лет службы в напряженных 70-дневных подводных миссиях ему было достаточно. Нехватка опытных офицеров-подводников означала, что его, скорее всего, навсегда назначат на инженерные работы, которые ему не нравились, и в 1970 году Моу уволился из ВМС в звании лейтенанта. «Я не знаю, чем хочу заниматься, но я больше не хочу быть карьерным морским офицером», — объяснил он друзьям.

Вернувшись домой, в Айову, он занимался унылой строительной работой, когда вербовщик ФБР, просматривая послужные списки недавно уволенных офицеров, обратил внимание на Моу. Выслушав ободряющую речь вербовщика, Моу решил, что стать агентом — это заманчиво. В августе 1971 года, в возрасте двадцати семи лет, он поступил на службу в Бюро. Дж. Эдгар Гувер все еще руководил работой, и первое место службы Моу было в Сент-Луисе, где он больше года занимался любимыми расследованиями директора: возвращал угнанные автомобили, арестовывал грабителей банков и угонщиков грузовиков. Перевод в Нью-Йорк в декабре 1973 года должен был стать ценным повышением, но он был омрачен культурным шоком. Агент с бескрайних равнин Айовы чувствовал себя ограниченным, живя в маленькой квартирке, запертым в неопрятной, шумной городской среде. Расслабиться в большом городе после утомительного рабочего дня было сложно. Возможность поиграть в гольф или заняться другими видами спорта на свежем воздухе появлялась редко, а выехать на природу было невозможно, потому что содержать машину на Манхэттене было слишком дорого. «Я не был без ума от Нью-Йорка», — признается он.

Еще одним разочарованием была атмосфера, царившая в бюро даже после смерти Гувера в 1972 году. «У нас было несколько потрясающих, талантливых агентов. Но мы были в темных веках, когда дело доходило до работы со сложными уголовными делами. Дух Гувера был еще жив, и все было ориентировано на цифры — лучше закрыть тридцать пять пикантных дел, чем вести два качественных».

Благодаря инженерному образованию, полученному на флоте, его перевели в Вашингтон в качестве координатора работ с подрядчиками, возводившими новую штаб-квартиру ФБР — здание имени Дж. Эдгара Гувера. Последние месяцы пятилетней работы в Вашингтоне в 1979 году он провел «за настоящей работой» в отделе по борьбе с организованной преступностью, поскольку обновленное бюро под руководством нового директора, судьи Уильяма Уэбстера, стало уделять особое внимание мафии. В конце года Моу предложили повышение, если он вернется в Нью-Йорк. «Я хотел получить должность начальника, но не хотел возвращаться в Нью-Йорк. Черт, нет!» Проглотив свое разочарование, Моу согласился на назначение с оговоркой: он возглавит недавно сформированный отдел «Гамбино», одно из пяти подразделений, которые начали функционировать в 1980 году в соответствии с планом агента Джима Косслера по борьбе с крупными нью-йоркскими бандами. «Не сомневайтесь, мне нужна семья Гамбино, — сказал Моу Косслеру. — Это самая большая семья, самая сложная и практически нетронутая».

Вступив в командование новым отрядом, который на языке ФБР назывался С-16, Моу обнаружил, что шкаф с разведданными по Гамбино почти полностью пуст. Он состоял в основном из бесполезных файлов, относящихся к 1960-м годам, когда генеральный прокурор Роберт Кеннеди заставил Гувера использовать прослушку, жучки и другие инструменты расследования. Однако поток разведывательной информации иссяк в 1970-х годах, когда Гувер перестал уделять внимание расследованиям мафии. В нью-йоркском офисе не было ни одного активного дела против члена иерархии Гамбино или капо. «Мы начинаем буквально с нуля, — сказал Моу, покуривая трубку, своему вновь собранному отряду. — Мы противостоим парням, которые занимаются этим бизнесом уже пятьдесят лет, и они намного опережают нас».

Понимая, что на составление необходимых разведывательных досье на ведущих деятелей Гамбино уйдет год или два, Моу поручил каждому из своих агентов сосредоточиться на одном из лидеров семьи. Подразделение, состоящее не более чем из пятнадцати агентов, должно было противостоять банде, насчитывающей около четырехсот гангстеров и несколько тысяч сообщников. Дополнительным препятствием была нехватка в бюро опытных следователей по делам мафии. Моу быстро понял, что несколько агентов, доставшихся ему в наследство, не способны работать с делами мафии. «На разработку таких расследований уходят годы, и одним из сильных качеств агентов по борьбе с организованной преступностью является терпение. Некоторые агенты не подходят по складу ума; им нужны копы и грабители, выламывающие двери и быстро производящие аресты».

Прикинув численность своего отряда, он избавился от тех, кто сидел в офисе подразделения в Рего-Парк и ждал, когда же появятся подсказки, и начал набирать новичков, которые понимали его философию: «Мой девиз: «Сидя на заднице в офисе, ты не создашь информаторов или дела». Его примитивные приказы делали упор на работу ногами и наблюдение. Агенты должны были прочесывать кварталы и притоны мафии, выяснять, где живут крупные мафиози, на каких машинах они ездят, в каких делах участвуют, где встречаются и с кем.

Одинокий, без друзей или близких родственников, живущих поблизости, Моу проводил долгие дни и ожидал от своих солдат того же. Его отсев нерадивых, не успевающих агентов вдохновил тех, кто остался в подразделении и восхищался его рвением, на то, чтобы дать ему добродушное прозвище «председатель Моу».

Опираясь на самый фундаментальный элемент полицейской работы, Моу подчеркивал, что самым надежным методом достижения результатов является допрос старых и поиск новых информаторов. «У вас не будет проблем с получением денег для оплаты информаторов, — пообещал он. — Эти парни ставят на кон свою жизнь. Информация бесценна, поскольку позволяет нам сэкономить силы и время и подсказывает, где ставить жучки». Как и он сам, большинство агентов отряда не были коренными ньюйоркцами и не были знакомы с итало-американской культурой и нравами района. Моу считал мифом, что агенты из Нью-Йорка лучше всего подходят для работы над делами «Козы Ностра». «Если умник завяз в уголовном деле или имеет зуб на одного из своих боссов, он будет разговаривать с тобой независимо от того, откуда ты родом», — поучал он новичков в отделе.

Следуя проповеди Моу, агенты C-16 начали выискивать информаторов Гамбино, выведывая у них информацию, которая могла бы привести к важному для отряда делу. Прошло два года, и ни одна из крупных фигур семьи не была раскрыта, но терпеливая тактика Моу принесла свои плоды в одном из подразделений Гамбино — команде Джона Готти. Несколько низкопоставленных членов клуба Бергина, ни один из которых не стал солдатом, регулярно снабжали агентов информацией о деятельности Готти и его команды. Готти был далеко не вершиной мафиозных планов ФБР, но осудить его и уничтожить его команду было достойной целью.

Согласно стандартным процедурам безопасности ФБР, никто из осведомителей отряда в охотничьем и рыбном клубе Бергина не знал, что другие сообщники Гамбино в команде тайно работают на бюро. Проанализировав их отдельные донесения, Моу пришел к выводу, что самым слабым звеном в окружении Готти может быть его давний приятель Анджело Руджеро. Толстяк Анже, по словам услужливых канареек, выступал в роли исполнительного директора Готти, проверяя ростовщические и игорные книги команды, чтобы удостовериться, что Готти получает наибольшую долю награбленного. Уязвимость Руджеро объяснялась тем, что, по общему мнению информаторов, он был неконтролируемым сплетником. Среди завсегдатаев Бергина его склонность к непрекращающейся болтовне вызвала уничижительное прозвище «Кря-кря». Один из информаторов упоминал, что самоуверенный Руджеро хвастался, что создал безотказный метод уклонения от телефонных прослушек; для бизнеса мафии он использовал розовый телефон Princess, записанный на имя его дочери и подключенный к отдельной линии.

Основываясь на утверждениях информаторов о предполагаемых преступных действиях Руджеро, в ноябре 1981 года был получен судебный ордер на прослушивание телефонов, включая модель Princess его дочери, в его доме в Говард-Бич, в том же районе, где жил Готти. Поначалу прослушивание не дало ни улик, ни серьезных зацепок, и после переезда Руджеро в Сидархерст, Лонг-Айленд, возникла пауза. Техникам ФБР пришлось получить еще один судебный ордер и прослушивать новые телефоны. На этот раз бюро пробралось в новый дом Руджеро и установило скрытый микрофон в обеденном уголке, где, по сведениям информаторов, Руджеро любил встречаться с другими мафиози. Именно «жучок» в динетте и болтливость Руджеро неожиданно опустошили верховное командование Гамбино.