Пять шагов навстречу

— Были небольшие недопонимания.

— Где? — тут же хмурится она.

— Уже всё в порядке, мам, — улыбаюсь я, мысленно гоняя мелкого по заднему двору его же собственной клюшкой.

Мои слова не влияют на неё так утешительно, как хотелось бы. Последнее, что я хочу — расстраивать маму. Не знаю, как Эйден просёк все мои проблемы, но этот парень хренова прорицательница. Мой взгляд говорит брату: «Заткнись», но он лишь улыбается в ответ. Я хочу его убить. Серьёзно. Этот засранец чист, но я что-нибудь найду.

— Мэйс, — предупредительный мамин тон, и я не могу лгать ей, смотря в глаза.

— Я пару раз ошибся, сейчас всё хорошо.

— Ладно, — выдыхает она, после чего смотрит на отца. — Если это твоих рук дело, то, Картер, клянусь Богом, я закапаю вас всех на заднем дворе.

— А я тут при чём? — смеётся мелкий.

— Тебя оставлю в живых, всё начнётся с твоего отца и завершится старшим братом.

— А какая у меня будет эпитафия? — спрашиваю я.

— Во всём виноват мой отец.

— А у меня? — смеётся папа.

— Попрошу придумать Алекс.

Улыбка папы ослепительная. Кажется, что он очень даже доволен сложившейся ситуацией, с чем не могу согласиться я.

— Предлагаю помолиться и поужинать, — говорю я, на что мама щурится и закатывает глаза, переводя их с отца на меня и обратно.

— Спасибо, Господи, что у нас такая потрясающая мама, — соглашается отец, — её ужины — дары небес, аминь.

— Аминь, — стараюсь содержать смех и поддерживаю его исповедь.

Мама ещё несколько секунд пристально наблюдает за нами, но сдаётся, приступая к еде. Я же в свою очередь пинаю Эйдена по ноге и взглядом говорю то, что готов придушить сразу после ужина.

Собственно, так и выходит.

Покидаю кухню следом за ним и за первым поворотом даю подзатыльник.

— Я прибью тебя.

— Удачи! — восклицает он, и воодушевлённо сматывается наверх.

Не в моём интересе позволить ему смыться чистеньким, поэтому устремлённо несусь за братом и беру в плен его голову между бедром и локтем, начав кулаком магнитить копну каштановых волос.

— Будешь балаболить, будем прощаться, — усмехаюсь я.

— Будешь косячить, будешь получать от мамы, — гогочет он, выкручиваясь из моей хватки.

— Мне двадцать два, мелкий, мама не выпорет меня, а вот тебя — да.

— За мной нет грешков.

— Да? А что это тогда за кучка недоумков, с которыми ты тусуешься после школы?

— Это мои друзья, придурок.

Эйден резко ставит подножку и подхватывает мою ногу, поднимая её вверх, из-за чего мы оба громко смеёмся и валимся в коридоре, не дойдя до комнаты. Спустя полминуты, понимаю, что братишка ловкий гадёныш, легко выворачивающийся из моих рук. Этому его научило время и детство, когда мы любили состязаться за любую вещь: будь это конфета или что-то из одежды. Понимание приходит не сразу, но по этикетке на его затылке успеваю прочитать свои инициалы.

— Это моя толстовка, засранец, — смеюсь я, выворачивая его руку за спину, но Эйден успевает вырваться и двинуть мне в бок.

— Этот дом теперь моя территория, — самодовольно заявляет он. — Это была твоя толстовка.

— Скажи об этом отцу.

Ещё один резкий поворот, и снизу теперь я. Хватаю его лодыжку и сбрасываю с себя тушу, отпихнув в сторону.

— Какого хрена ты рылся в моей комнате?

— Это уже не твоя комната, — улыбается он. Блеск его ореховых глаз отражает внутреннее веселье.

— Это всё ещё моя комната, мама будет только рада, если я вернусь назад.

— Ма-а-ам!? — громко тянет Эйден.

— Что? — спрашивает её голос снизу.

— Ты будешь рада, если Мэйс свалит нахрен из штата? — смеётся этот гад, за что получает от меня хороший подзатыльник.

Мама ничего не отвечает, зато я слышу смех отца, чему улыбаюсь подобно идиоту. Она наверняка попросила нас заткнуться и пожить в мире и гармонии хотя бы пять минут. Конечно, она в ней и живёт, но не тогда, когда мы находимся в одном доме. До девятнадцати лет тишина не решалась заглянуть к нам, отчасти, благодаря мне, и сейчас она с визгом убегает, когда отец, я и Эйден снова собираемся в одной точке. Это подобно кратеру вулкана, который готов рвануть в любую секунду. Этот момент наступил.

Слегка пихаю брата в плечо, и он тут же делает это в ответ. Так проходят последующие секунды, когда мы поднимаемся на ноги и толкаем друг друга. Пользуясь удобным случаем и его рассеянностью, неожиданно образую кольцо на шее, и снова зажимаю голову между бедром и локтем, намагничивая волосы.

— Ещё раз, и побрею тебя налысо ночью, — предупредительным тоном, заявляю я. — Мама не должна знать, у неё своих проблем до крыши. Я не маленький пацан, чтобы она переживала за меня.

— Она должна знать, — брыкается он.

— Она не должна знать.

— С какого хрена?

— С такого хрена. Я тебе уже сказал.

— Она может тебе помочь! — бурчит Эйден, вырвавшись из захвата.

— Чем она может мне помочь? Лишними переживаниями и накручиванием собственных нервов?

— Советом, придурок.

— Не лезть не в своё дело и быть более сдержанным?

— Не только это, хотя тебе бы не помешало. Она несколько лет это толкует.

— Не думай, что ты умней меня.

— Я не думаю. Я знаю, — усмехается он.

— Ты такой наивный.

— Ты такой тупой, — говорит он, и я резко ставлю подножку, из-за чего Эйден чуть ли не бьется головой о стену и не валится на пол.

— Я придушу тебя, если мама хоть что-то узнает о том, чего знать не должна. Ты думаешь только о себе.

— Я думаю не только о себе, — недовольно ворчит он.

— Ты хочешь, чтобы она знала для поучений меня и не говорила что-то тебе, а я хочу, чтобы она не знала, но для того, чтобы спокойно жила и не переживала лишний раз. Это ты эгоист, а не я. Я думаю о ней, а ты думаешь о себе.

— Я думаю о тебе.

— Мне не нужна помощь, я со всем справляюсь один.

Эйден фыркает и открывает дверь в свою комнату, но не торопится заходить. Когда захожу за угол, чтобы спуститься вниз, слышу вслед его слова:

— Ты стал другим.

Щелчок дверной ручки говорит о том, что он зашёл внутрь.

— Я не изменился, — тихо говорю я, но понимаю, что он прав. Я действительно стал другим.

Не успеваю опомниться, как отец вручает мне сумку в руки, на которую я удивлённо смотрю. Меня только что выпроводили из дома? Это какая-то шутка?