Пять шагов навстречу
Шрифт:
— Вы серьёзно? — начинаю гундеть я. — Я ненавижу читать.
— Придётся полюбить.
— Можно я перемою все полки? — предлагаю альтернативу.
— Нет. Сочинение.
— Это беспросветная задница, — вздыхаю я, принимая поражение.
Вот же нахрен. Меня положила на лопатки женщина пятидесяти лет.
— Любую?
— Я могу дать Вам совет, — предлагает женщина, пожимая плечами.
— Например? Не слизать всё из интернета?
— Это тоже. Почитайте Портрет Дориана Грея. Возможно, Вы что-то подчеркнёте для себя.
— Например? Стану писателем или художником?
— Не
Качаю головой и снова тяжело выдыхаю. В отличие от моего антирадостного лица — выражение лица Ди говорит само за себя. Другу определённо направится моё наказание или пытки. Выколите мне глаза или обрубите руки, чтобы я не мог это видеть или взять.
— Где моя чудаковатая сестра?
— С Талией.
— Она мне не нравится.
— Тебе никто не нравится.
Щурюсь и прикусываю язык до того, как ляпну лишнее.
— Мне не нравятся её подруги.
— Что с ними не так?
— Они лживы.
— Не тебе решать, Мэйс. У неё своя голова на плечах.
— Однажды, она чуть не слетела.
— Что?
— Не бери в голову, — отмахиваюсь я, мысленно давая себе подзатыльника за то, что не удержался.
Нахожу рекомендованную книгу и не тороплюсь плестись за стол, не желая привлекать внимание. Странно, но сейчас я действительно хочу побыть один, даже та пятерка девочек не способна развлечь меня. Иногда я просто хочу побыть в тишине. Сейчас это тот самый момент и желание: остаться наедине с самим собой.
Поднимаю голову и выгибаю бровь.
— Думал, разбавить твою компанию, пока Мэди на лекции.
— Согласен, если разделим книгу пополам, — усмехаюсь я.
— Это твоё наказание, а не моё, Картер, — смеётся Ди.
Фыркаю и падаю на пол в уголок между стеллажами. Ди следует моему примеру. Со временем он начал понимать меня без слов, но, вероятно, сейчас не тот случай.
— Поговорим? — спрашивает он.
— Валяй, — киваю я, играя с листами тем, что перекидываю их пальцем с одной стороны на другую.
Между нами повисает минутная тишина. Сразу понимаю, что мне предоставили возможность выговориться самому, но я не тороплюсь, желая узнать, чего хотят услышать.
Гоняю и перебираю собственные мысли через сито, чтобы отфильтровать будущие слова. Кажется, что настоящим я могу быть только с отцом. Каждый раз я думаю, перед тем как что-то сказать. Каждому я позволяю узнать себя настолько, насколько захочу сам. Никто не знает меня полностью. И когда я слышу, что-то подобное: «О, я знаю этого парня», я легко скажу в ответ: «Черта с два ты знаешь меня, чувак».
— Тебе не кажется, что пора остановиться? — спрашивает Ди.
— В плане чего?
— В плане всего.
— Я не знаю, о чём ты.
— Ты портишь свою жизнь.
— Я называю это иначе: создаю собственную историю, которую смогу вспомнить и сказать, что моя молодость была чертовски охренительной.
— Нахрена ты вообще его трогал?
— Он болтнул лишнего. Ты сам знаешь, что получил за дело. Он и о Мэди трепался, тебе самому не хотелось?
— Хотелось, — соглашается Ди. — Но я не думал применять силу. Он уже давно о ней ничего не говорит. Хочешь узнать, почему?
— Дай подумать… — говорю я, делая вид,
что гадаю и подбираю варианты, хотя он всего лишь один. Это наша отличительная черта: кулаки от меня и словесная форма от Ди. — А, да. Ты наверно просто заткнул его.— Да, и я не тронул его даже пальцем.
— Уже можно пускаться в громкие овации?
— Хватит быть придурком. Ты же не такой.
— Нет. Я такой.
Ди поднимается на ноги, но не спешит уходить. Он сверлит меня карими глазами.
— Ты не такой, — отрезает он. — И не бойся говорить о произошедшем. Она давно пережила и строит своё будущее дальше. Но не ты. Ты застыл на месте и сам не хочешь двигаться дальше. Когда отпустишь — самому станет легче.
С этими словами, друг разворачивается и делает несколько шагов вперёд, скрываясь за стеллажом.
А какой я?
Все почему-то решили читать мне нотации: как правильно жить, что делать можно, а что нельзя и кучу остальных книг по философии жизни, которая не работает. Парадокс в том, что я живу собственной головой и ошибками. Но Ди прав: я всё ещё живу прошлым, а обычно оно тянет на дно. Как очистить память и не оборачиваться назад? Задам себе этот и ещё миллион вопросов перед сном.
Вздохнув, открываю книгу и начинаю читать. Сначала она даётся мне с трудом, потому что чтение в принципе не свойственно мне, и я не могу похвастаться тем, что воодушевлен подобным занятием, но спустя небольшое количество времени, вовлекаюсь и поглощаю её с наибольшим энтузиазмом, чем ранее. Отчасти, благодаря лорду Генри и его жизненным напутствиям, которыми я пользуюсь сам. С особой воодушевлённостью перечитываю слова: «Так пользуйтесь же своей молодостью, пока она не ушла. Не тратьте понапрасну золотые дни, слушая нудных святош, не пытайтесь исправлять то, что неисправимо, не отдавайте свою жизнь невеждам, пошлякам и ничтожествам, следуя ложным идеям и нездоровым стремлениям нашей эпохи. Живите! Живите той чудесной жизнью, что скрыта в вас. Ничего не упускайте, вечно ищите все новых ощущений! Ничего не бойтесь!». Я словно проникаю в самого себя.
Если бы я только знал, что это способно погубить. Что похоть, неверность и лживые предубеждения способны завести в тупик и могут очернить душу. И всё, что действительно останется в самом конце: ты и твоё сожаление. Сожаление о том, что попал под чьё-то влияние и позволил погубить себя. Ты был лишь марионеткой и тем, кто воплотит все несовершенные когда-то в молодости действия другого. В то время, как у того человека будет всё, ты останешься один, где одиночество будет пожирать с особым удовольствием. Вот они, ошибки детской наивности.
— Мистер Картер.
Голос миссис Райт отрывает от книги, и я вдруг понимаю, что вокруг темно, лишь небольшое количество света сочится через проёмы между книжными стеллажами. Взгляд моментально падает на часы, и я успеваю задержать удивлённый возглас, потому что стрелка достигла девяти часов вечера.
— Я уже подумала, Вы сбежали.
— Вы даже не представляете, как хотелось, — вру я, потому что признаться в том, что чтение увлекло и зацепило — слишком сложно.
Тень улыбки на её губах говорит о понимании и раскрытии лжи.