Пятая женщина

— Да, — ответил Валландер. — Но я пока не знаю, что это значит.

Они пожали друг другу руки. Валландер сел в машину. Уезжая, он увидел в зеркало, что Меландер стоит и смотрит ему вслед.

Дорога шла через бесконечные леса.

Когда он добрался до Евле, уже стемнело. Он разыскал гостиницу, которую заказал Сведберг. Когда он спросил про Линду, выяснилось, что она уже там.

Они нашли маленький ресторан, там было тихо, спокойно и, несмотря на субботний вечер, мало посетителей. Оказавшись вместе с Линдой в этом незнакомом для обоих месте, Валландер неожиданно решил поделиться с ней свои планами на будущее.

Но сначала они, естественно, говорили о его отце — ее деде, которого больше не было с ними.

— Я часто удивлялся, что вы так хорошо ладите, — сказал Валландер. — Может, я просто-напросто завидовал? Когда я видел вас вместе, мне вспоминалось что-то из моего собственного детства, что-то, что потом исчезло навсегда.

— Может быть, хорошо, что между нами одно поколение, — сказала Линда. — Деды и внуки очень часто ближе друг к другу, чем родители и дети.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю по себе. И мои друзья говорят то же самое.

— И все-таки, у меня всегда было такое чувство, что его отношение ко мне — несправедливо, — сказал Валландер. — Я никогда не понимал, почему его не устраивает, что я стал полицейским. Мог бы хотя бы объяснить. Или предложил какую-нибудь альтернативу. Так нет же.

— Дедушка был очень странный, — ответила она. — И с характером. А что бы сказал ты, если бы я на полном серьезе заявила, что хочу стать полицейским?

Валландер засмеялся.

— Честно говоря, не знаю, как бы я к этому отнесся. Ведь мы с тобой уже как-то говорили на эту тему.

После ужина они вернулись в гостиницу. Градусник на двери скобяного магазина показывал минус два. Они сели в холле — пустом из-за отсутствия постояльцев в гостинице. Валландер попробовал осторожно расспросить ее, как обстоят дела на театральном поприще. Но тут же понял, что она предпочитает об этом не говорить. По крайней мере, не сейчас. Он оставил этот вопрос, но почувствовал некоторое беспокойство. В течение последних лет Линда успела несколько раз поменять свои увлечения и интересы. Валландера волновало то, что решения принимались очень быстро и потому казались необдуманными.

Она налила себе чай из термоса и вдруг спросила, почему в Швеции так трудно жить.

— Иногда мне кажется, это оттого, что мы перестали штопать носки, — ответил Валландер.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Я серьезно, — продолжил он. — Когда я был маленьким, Швеция была страной, где люди все еще штопали себе носки. Нас даже учили этому в школе. Потом в один прекрасный день все кончилось. Рваные носки стали выбрасывать. Никто уже больше не штопал свои шерстяные носки. Все общество изменилось. Изнашивать и выкидывать стало общим для всех правилом. Наверное, оставались и те, кто продолжал штопать. Но их не было ни видно, ни слышно. И, наверно, пока дело касалось только носков, перемена эта была не такой уж страшной. Но постепенно она распространилась повсюду, пока не стала своего рода невидимой, но постоянно присутствующей моралью. Я думаю, это изменило наше мнение по поводу того, что правильно, а что неправильно, что позволительно по отношению к другим людям, а что нет. Жизнь стала более жестокой. Все больше людей, включая молодых, как ты, чувствуют себя ненужными и даже нежеланными в своей собственной стране. Их реакция? Агрессивность и презрение. И самое ужасное то, что ситуация, как мне кажется, станет со временем еще хуже. Сегодня растет новое поколение — те, кто еще младше тебя, и они будут реагировать с еще большей агрессивностью. Они не могут помнить, что когда-то было время, когда мы штопали свои носки. Время, когда мы не могли себе позволить изнашивать до дыр и выкидывать ни вещи, ни людей.

Валландеру было нечего больше сказать, хотя он видел, что Линда ждет продолжения.

— Возможно, я выражаюсь неясно, — сказал он.

— Да, — ответила она. — Но, кажется, я все равно понимаю, что ты хочешь сказать.

— Может быть, я не прав. Ведь человеку свойственно думать, что раньше было лучше?

— Дедушка никогда об этом не говорил.

Валландер покачал головой.

— Думаю, он почти всегда обитал в своем собственном мире. На своих картинах он сам был волен определять движение солнца. Оно всегда висело на одном и том же месте — над пнем, с глухарем или без, в течение почти пятидесяти лет. Иногда мне кажется, что он не знал, что происходит вне стен его дома. Он словно оградил себя невидимой пленкой из скипидара.

— Ты не прав, — возразила она. — Он многое знал.

— В таком случае от меня он это скрывал.

— Иногда он даже писал стихи.

Валландер недоверчиво посмотрел на нее.

— Стихи?

— Однажды он мне показывал несколько стихотворений. Может, потом он их сжег. Но он писал.

— И ты тоже пишешь стихи? — спросил Валландер.

— Кажется, да, — ответила она. — Не знаю, стихи ли это. Но иногда пишу. Для себя. А ты нет?

— Нет, — ответил Валландер. — Никогда. Я живу в мире дурно написанных полицейских отчетов и медицинских протоколов с отвратительными подробностями. Не говоря уже о бесконечных циркулярах из Государственного полицейского управления.

Линда переменила тему разговора так быстро, что вспоминая об этом после, Валландер думал, что она тщательно подготовилась.

— Как у вас дела с Байбой?

— У нее все хорошо. Как у нас — я не знаю. Но надеюсь, она приедет. Надеюсь, она хочет жить в Швеции.

— Что ей здесь делать?

— Как что — жить со мной, — удивился Валландер.

Линда медленно покачала головой.

— А почему бы и нет?

— Не обижайся, — сказала она. — Но я думаю, ты понимаешь, что жить с тобой тяжело.

— Почему это?

— А мама? Как ты думаешь, почему она ушла?

Валландер не ответил. Ему казалось, что Линда обвиняет его несправедливо.

— Ну вот, ты разозлился, — сказала Линда.

— Нет, — ответил он. — Не разозлился.

— А что же?

— Не знаю. Наверно, устал.

Она встала со стула и пересела к нему на диван.

— Ведь это не значит, что я тебя не люблю. Просто я взрослею, и наши разговоры будут теперь другими.

Валландер кивнул.

— Наверно, я еще не привык, — ответил он. — Ведь, кажется, все так просто.

Когда разговор иссяк, они стали смотреть фильм по телевизору. На следующий день рано утром Линде надо было возвращаться в Стокгольм. Но Валландер все же подумал, что он успел получить представление о том, как будет выглядеть их будущее. Они будут видеться, когда у обоих будет время. А еще с сегодняшнего дня Линда всегда будет говорить то, что думает.

Около часа ночи они расстались в коридоре.

Потом Валландер долго лежал в постели и старался понять, потерял он что-то или приобрел. Ребенка больше не существовало. Линда выросла.

В семь они встретились за завтраком.

Потом он проводил ее до станции. Когда они стояли на перроне в ожидании поезда, который на несколько минут опаздывал, она вдруг заплакала. Валландер растерялся. Только что она и виду не показывала, что расстроена.

— Что с тобой? — спросил он. — Что-нибудь случилось?

— Мне так не хватает дедушки, — ответила она. — Я каждую ночь вижу его во сне.

Валландер обнял ее.

— Мне тоже, — сказал он.

Подошел поезд. Валландер стоял на перроне, пока он не отъехал. На станции было очень пусто. На секунду он почувствовал себя забытым или ненужным и совершенно бессильным.