Пятьдесят на пятьдесят

Я не мог с ним спорить.

Полчаса спустя, после нескольких советов о том, как распознавать женские сигналы, таксист высадил меня на Западной сорок шестой улице. Я дал ему на чай больше обычного и поблагодарил за совет. Прошел короткое расстояние до крыльца своего дома и вдруг остановился как вкопанный.

На его ступеньках кто-то сидел. Одетый во все черное.

Уличное освещение было слабым, время подошло к часу ночи. Я не мог разглядеть, кто это. Но явно не какой-нибудь бездомный, ищущий место для ночлега. Фигура была темней и меньше.

Дойдя до подножия крыльца, я увидел лицо под черной бейсболкой.

София.

Она была одета в черный беговой костюм из лайкры и черную худи.

– Здравствуйте, мистер Флинн. Я пыталась до вас дозвониться. Я нашла вас в телефонной книге, и там был указан только этот адрес. Я не знала, что это ваш офис. Я думала, вы здесь живете. Я просто сидела здесь и пыталась сообразить, как с вами связаться, потому что не могла дожидаться завтрашнего дня, чтобы поговорить с вами.

– В чем дело – что-то случилось?

– Просто для меня все это становится невыносимым, – сказала София, закатывая рукав худи. Под ним я увидел темный рубец у нее на предплечье – она опять порезала себя.

– Давайте зайдем.

Мы поднялись в мой офис, и я провел Софию в ванную комнату в задней его части. Она сняла худи, и я опять увидел ее обнаженные руки, но на сей раз губы у нее подрагивали и она повесила голову. София была смущена. В первый раз, когда она показала мне свои руки, у нее была причина – доказать, что она не склонна к суициду. Теперь я смотрел на ее изрезанные руки, поскольку ее компульсивность опять вышла из-под контроля, и в основе всего лежал стыд.

– Все нормально, София, – ободрил я ее.

На руке у нее был новый порез, поверх многочисленных белых и розовых шрамов, который все еще кровоточил. Ничего серьезного – артерию она не задела, – но рана выглядела глубже большинства остальных.

Я достал из шкафчика в ванной марлю и пластырь, промыл и заклеил порез. Кровь продолжала просачиваться даже сквозь пластырь. На другом запястье у нее все еще белела повязка на месте укуса, нанесенного ею себе в полиции. В тот момент я не особо представлял, что мне следует сказать. В итоге решил, что в нотациях она не нуждается.

– Вот полотенце, прижмите его как следует, – велел я, отклеивая пластырь – было еще слишком рано его накладывать.

София поблагодарила меня, и мы вернулись в мой кабинет. Она присела на диван, и я налил ей стакан бурбона.

– Кофе у меня нет, как раз сегодня закончился. Просто потягивайте это потихоньку, а когда будете готовы, тогда и поговорим.

Она кивнула и сняла бейсболку, распустив темные волосы. Выпила одним глотком сразу половину стакана, и я наполнил его опять.

– Не спешите. Пейте маленькими глотками, – посоветовал я, наливая и себе; потом сел в кресло для клиентов и развернул его так, чтобы оказаться к ней лицом.

Мы сидели вместе, молча потягивая бурбон.

– Так вы живете где-то поблизости? – наконец спросила София.

– Я живу здесь. В задней части дома есть раскладушка, кое-какие книжки. Ванная, туалет… Это все, что мне требуется. Но нужно найти нормальное жилье, чтобы моя дочь могла приезжать и оставаться на выходные.

– Вы часто видитесь со своей дочерью? – спросила София, и по мере того, как она говорила, в глазах у нее все усиливался отстраненный блеск. Как будто этот вопрос на самом деле относился вовсе не ко мне.

– Мы проводим время вместе каждые выходные. По субботам ходим в торговый центр, а по воскресеньям – в парк. Сейчас ей четырнадцать. Я заметил, что торговый центр теперь ей нравится больше, чем парк.

– Вы покупаете ей всякие вещи? – спросила она, опять словно уставившись на что-то в тысяче миль отсюда.

– Покупаю. Ну, вообще-то даю ей карманные деньги, и она их тратит. Я не разбираюсь в косметике или в том, какие журналы она сейчас читает. Но я дарю ей книги. Она любит читать. Сейчас пытается одолеть Росса Макдональда и Патрицию Хайсмит.

– Умный ребенок… А я вот никогда не могла сосредоточиться на книгах. Не могла усидеть на месте… У меня просто никогда не получалось. Я вечно была в движении, понимаете?

Я кивнул.

– Мой отец открыл мне мой собственный счет, когда мне было столько же лет. После смерти мамы меня отправили в школу-интернат. У него не было времени навещать меня. На дни рождения и всякие праздники он присылал мне деньги. В юности бывали у меня времена, когда я виделась с ним, может, всего два-три раза в год, не больше…

– А как насчет вашей сестры? Вы чаще с ней виделись?

– Еще реже. И это меня вполне устраивало.

– Ну а письма, телефонные звонки?

– Папа никогда не писал. И никогда не звонил, – сказала София, опять устремив отсутствующий взгляд куда-то в никуда. – Незадолго до маминой смерти мы с Александрой стали потихоньку обмениваться записочками – чтобы сыграть друг с другом шахматную партию втайне от мамы. В каждой записочке был следующий шахматный ход, и так целые месяцы.

– И кто выиграл? – поинтересовался я.

София вновь вернула свое внимание ко мне, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

– Никто. Прежде чем мы успели закончить игру, мамы не стало. Ее шея застряла в перилах лестницы…

– Я знаю. Ужасное стечение обстоятельств.

– А стечение ли? Иногда я задаюсь вопросом, уж не Александра ли толкнула ее…

– Правда?

– Я помню, как она стояла там, испуганная. Как прижимала к себе своего голубого зайчика и плакала. Но, может, Александра плакала не из-за мамы? Может, она плакала из-за того, что сделала?

– Вы когда-нибудь говорили об этом с полицией?

– Нет, самого падения я не видела. И просто не могла видеть. Простите, я не должна обременять вас своими семейными проблемами…

– Что-что? Послушайте, я ведь ваш адвокат, София. Все это часть моей работы. Я рад, что вы мне об этом рассказываете. И мне жаль, что вы не смогли дозвониться до меня раньше. Мой сотовый был выключен. У Харпер тоже, наверное. Вы звонили нам до или после того, как…

– Порезала себя? После. Кровь все продолжала идти. Я подумала, что мне, наверное, понадобится врач, но Харпер велела никому не звонить. Если что-то случится, я должна позвонить ей или вам. Она сказала, что в моей медкарте не должно быть никаких новых записей. Я знаю, это плохо выглядит. Я просто задумалась о своем отце, об этом деле, и, понимаете, все это накопилось один к одному… Как давление. Иногда помогает бег, но не всегда. Когда я прорезаю кожу, это как бы выпускает все это наружу. Я не хотела обращаться в неотложку, чтобы не усугублять ситуацию.