Пятьдесят на пятьдесят

Я не хотел соглашаться с этим прямо сейчас. Сейчас это было бы не вовремя. Но София была права. История ее психического здоровья была тем оружием, при помощи которого Драйер мог побить ее.

– В вашем деле все только начинается, София. Когда у нас появятся все аргументы обвинения, мы будем знать больше. На данный момент у них есть результаты криминалистической экспертизы, которые связывают вас и вашу сестру с телом вашего отца и орудием убийства – кухонным ножом.

– Но я ведь использовала этот нож, чтобы нарезать курицу и овощи… Мы обе готовили для него. Ну, вообще-то для папы готовила Александра. Я готовила только для себя – моя стряпня ему никогда не нравилась. Что касается еды, он был очень привередлив. Хотя под конец ему уже было все равно. В последние несколько месяцев он был каким-то… рассеянным. По правде говоря, я подумала, что у него начинается деменция.

– Почему вы так подумали?

– Он стал жутко забывчивым. Иногда с ним все было в порядке, а иногда он называл меня не тем именем. Или называл меня Джейн.

– Как вашу мать?

Она уставилась в пол, сделала еще глоток и пробормотала «да» себе под нос. Иногда София напоминала мне ребенка. Стоило мне затронуть какую-то болезненную тему, как она словно вновь становилась полнейшей малолеткой – воспринимала все это горе с детской точки зрения. Даже сейчас, удерживая в руке стакан с крепким спиртным, ее пальцы скользили по декоративным канавкам у его основания; она ласкала каждую выемку и углубление, ощупывая узор. Поднесла стакан к губам, втянула ноздрями аромат, немножко отпила и прикоснулась к губам, словно желая убедиться, что алкоголь и вправду липкий и влажный на ощупь. Перехватив мой взгляд, покачала головой и поставила стакан на стол.

– Харпер передала мне ваш разговор. Сказала, что вы рассказывали о своем отце – о том, как он всеми силами старался помочь вам. И что ваша мама была суровой и жесткой женщиной. Сейчас меня больше интересует ваша сестра.

– Что вы хотите знать?

– На что это было похоже – расти с таким человеком, как ваша сестра?

– На ад. На сущий ад. Она превратила мою жизнь в кошмар. Мы не разговаривали, не играли вместе. Это было нечто вроде войны. После смерти мамы папа отправил нас по разным школам-интернатам. Я не справилась бы с учебой в школе Александры, а он не смог бы справиться с двумя маленькими девочками и при этом управлять городом. Мы остались совсем одни. В своих собственных мирах, понимаете?

Я не понимал. Я действительно не мог себе такого представить.

– Наверняка это было трудное время, – произнес я.

– Вы когда-нибудь жили бок о бок со своим врагом? А я вот жила. Я ненавидела ее. Я хотела, чтобы она умерла. Выбраться из того дома было настоящим счастьем. Кроме той тайной шахматной партии, мы не общались. Даже наши записочки были просто ходами, без слов. Мне так и не удалось победить ее в игре, и я сожалею об этом, но я была рада, когда мы наконец расстались. Я могла бы рассказать вам истории, от которых вас бы стошнило. Нет, мы с сестрой не были близки. Мы были настолько далеки друг от друга, насколько это вообще возможно для двух людей. Она сказала мне, что мама умерла из-за меня. Что папа отдалился от нас из-за меня. Я, конечно, знала, что это неправда. Я так и не простила ее за эти слова – за то, что она заставила меня так себя чувствовать. Мама была очень непростым человеком, но она все равно оставалась моей мамой. Я любила ее. Не знаю, любила ли она меня в ответ, но это не имело значения. Практически не имело. Я много думаю о ней. Мне ее очень не хватает.

Мы еще немного поговорили о предстоящем судебном процессе. Я объяснил, что обвинение располагает материальными уликами, устанавливающими связь Софии и ее сестры с местом преступления.

– Я проверила, дышит ли он. Обняла его, прижала к себе. Естественно, на мне была кровь. Его кровь. Но я не причинила ему вреда. Просто не смогла бы.

– Я вам верю. Есть кое-что, что вам следует знать. Я собирался поговорить с вами об этом завтра, но мы можем поговорить и сейчас. Обвинитель предлагает сделку. Он собирается добиться совместного судебного разбирательства, чтобы вы и ваша сестра предстали перед одним и тем же судом присяжных по обвинению в убийстве. Я собираюсь попытаться предотвратить это и провести отдельные судебные слушания. Не знаю, смогу ли я разделить судебные процессы, но обязательно попытаюсь. Человек, который помогает мне в этом, – бывший судья. Обвинитель предлагает вам обеим пройти проверку на полиграфе. Если вы не согласитесь, он попытается использовать это против вас. И вам придется тяжко, если ваша сестра согласится на такую проверку и успешно ее пройдет. А если вы согласитесь и провалите ее, то вы в беде. Кроме того, он предлагает вам досудебную сделку: признать себя виновной в убийстве и сообщить суду, что вы совершили его вместе со своей сестрой. И тогда вы сможете избежать тюрьмы, пока еще молоды. Я не могу позволить вам признать себя виновной в преступлении, которого вы не совершали, но обязан сообщить вам об этом предложении.

– Я не убивала своего отца. Если б я знала, что Александра собирается убить его, то убила ее первой.

Впервые София заговорила уверенно и четко. Глядя мне прямо в глаза, ни секунды не колеблясь. Не отводя взгляда ни вверх, ни вниз. Ни разу не запнувшись. Руки у нее спокойно лежали на коленях. Никаких «значков», как я это называю. Это была чистая правда.

– В таком случае нам просто нужно подумать на этот счет. Решение за вами. Полиграф – это не точная наука. Если вы откажетесь, я, вероятно, смогу минимизировать часть ущерба. А если согласитесь и провалите проверку, это может выйти вам боком. Мой совет – пошлите обвинителя ко всем чертям. Не думаю, что стоит рисковать, – сказал я.

– Нет, скажите ему, что я это сделаю. Я не убивала своего отца. Я говорю правду. Он сам это увидит, и они снимут все обвинения, – ответила София.

– Он не снимет обвинения, и вам следует это знать. Прокурор готов лишь пойти на сделку: признание вины и дача показаний против вашей сестры в обмен на смягчение приговора.

– Я пройду поверку. Мне бояться нечего. Я этого не делала.

Если она будет так же настроена и в ходе проверки на полиграфе, то наверняка успешно пройдет ее. Внезапно я заметно приободрился. У Софии был источник силы, где-то глубоко внутри. Мне просто требовалось докопаться до него и сохранить до суда.

Я предложил отправить ее домой на такси, но она отказалась. Сказала, что чувствует себя лучше. Рука перестала кровоточить, и ей хочется добраться домой бегом. Сказала, что пробежка поможет ей прочистить голову.

А вот мою голову разговор с Софией явно прояснил. Она была невиновна. Я чувствовал это. Я практически в этом не сомневался. И больше того: теперь я понял, что было не так с тем отчетом о вскрытии Фрэнка Авеллино.

Это был сам Фрэнк Авеллино.

На момент убийства он находился в просто-таки прекрасном физическом состоянии. Если не считать некоторых признаков дыхательной недостаточности, которые могли быть вызваны нападением, все остальное было в полном ажуре. Сердце, легкие, печень, мозг, желудок, кишечник – просто идеальны для человека его возраста.

После ухода Софии я отыскал этот отчет в самом низу стопки бумаг на моем столе. Я уже сделал несколько копий для Харпер и Гарри, но хотел, чтобы Гарри увидел его прямо сейчас. Скормил отчет факсу и набрал номер Гарри. Через десять минут, после очередной порции бурбона, у меня зазвонил телефон.

– На что тут смотреть? – поинтересовался Гарри.

– Тебе ничего не показалось странным в этом отчете? – ответил я.

– Кроме невероятной жестокости, укуса и хирургического мастерства убийцы – ничего.

– А что, если я тебе скажу, что в течение нескольких месяцев перед смертью у Фрэнка Авеллино проявлялись некоторые симптомы деменции?

Я слышал, как Гарри перелистывает страницы. Он примолк. На заднем плане послышалось тихое тявканье.

– Ты ведь забрал этого пса домой, насколько я понимаю?

– Какого еще пса?

– Пса, который сегодня ластился к тебе на улице.

– Это мой давний приятель. Он просто обожает вяленую говядину с молоком. Я думаю, мы подружимся, – сказал Гарри.

Я дал ему еще немного времени почитать. Наконец он произнес:

– Мозг Фрэнка, за исключением повреждений, полученных в результате попадания клинка в глазную впадину, был в норме.

– У Фрэнка не было деменции, – заключил я.

– Согласен, – отозвался Гарри.

Нам обоим довелось прочесть до беса таких вот патологоанатомических отчетов. У любого человека, страдающего деменцией или каким-либо иным дегенеративным заболеванием мозга, признаки этого заболевания будут видны во время вскрытия просто невооруженным глазом. Мозг выглядит совсем по-другому. Однако судмедэксперт заключил, что мозг Фрэнка был в полном порядке. Именно это меня и обеспокоило. Мозг человека, страдающего деменцией, не выглядит нормальным – болезнь разрушает его. Это очевидно. Мозг Фрэнка не был поврежден болезнью. Значит, никакой деменции у него не было.