Пятьдесят оттенков хаки

Иван вернулся только через четверть часа и протянул изрядно помятый листок бумаги. Тополевский поднес затертый клочок к настольной лампе, пытаясь изучить содержимое.

– Ну и вид у вашего документа, – усмехнулся он, оглядываясь в поисках авторучки.

Буравин бросился к столу и услужливо протянул ее Андрею. Но старлей «нечаянно» уронил находку. Прапорщик взвыл от обиды и полез под стол. Тополевский принялся за изучение ведомости.

– Побыстрее нельзя? – не выдержал начальник склада.

– Я что, каждый день ее заполняю? Вы вон столько лет сдаете свой склад под охрану, а сегодня вот не опечатали.

– Какая-то сволочь слепок сорвала. Найду, мало не покажется!

– Дело ваше, а я свое привык делать, как положено.

– Чего там «положено»? Распишись вот здесь и отпускай меня – мотовоз уйдет! – ткнул прапорщик в ведомость.

– Опять шумим? – строго посмотрел на него Тополевский.

– Пиши уж! – сорвался на визг Буратина.

– Спокойствие, только спокойствие, – Андрей взял ручку и, не спеша, разборчиво вывел свою фамилию и роспись.

– Ну, я побег, – подхватился Буравин, вылетая за дверь.

– Попутного ветра!

С улицы донесся протяжный гудок отходящего поезда. Буратина заревел белугой, зачем-то глядя на часы, и поплелся в общежитие части.

Ближе к ночи Тополевский, проверив посты, вернулся к караульному помещению и закурил. Неподалеку была слышна сбивчивая речь: через негустой лесок по направлению к командирской бане шли прапорщики из тыловых служб с березовыми вениками под мышками. Заметив среди них Буратину, бережно несущего поклажу, Андрей усмехнулся и направился следом. Никем не замеченный, он вошел в предбанник и огляделся. На крючках поверх одежды висели одинаковые вафельные полотенца. И лишь на дальней скамейке лежало аккуратно сложенное махровое полотенце, белое, с широкими синими полосками по бокам. Рядом стоял пакет, тщательно упакованный и перевязанный бечевкой. Это были лотки с яйцами, каждое из которых было бережно завернуто в газетку. Андрей изучил пожитки Буравина и хитро улыбнулся.

Через некоторое время в предбанник ввалились распаренные прапорщики. Буратина аккуратно отодвинул в сторону лоток, сел на скамейку и сладко потянулся. Сосед посмотрел на его полотенце.

– Палыч, где такую шикарную вещь оторвал? Нам, вроде, только вафельные полагаются.

– Места знать надо, – зарделся от удовольствия тыловик.

– А яйца что ли сам снес?

– В деревне достал.

– И почем?

– Военная тайна! – прапорщик стал растираться полотенцем.

Вдруг его тело покрылось синюшными пятнами. Приятели с изумлением рассматривали Ивана. Не замечая этого, он покрякивал и пофыркивал от удовольствия. Но, видя оторопь товарищей, замер:

– Чего уставились? Мужика что ли голого не видели?

– Плохи твои дела, Палыч. На тебе трупные пятна.

– Чего? – Буравин осмотрел себя и охнул. – Что за хрень?

Он потер пальцем ногу и выругался.

– Твою мать! Химический карандаш! Прикалываетесь, мужики?

– А причем тут мы? Ты вошел последним, мы уже мылись.

– И никто никуда не выходил.

Возразить Буравину было нечего. Он взял мыло и вернулся в душевую. Его ругань перекрывала шум воды.

Пустынные улицы ночного города встретили Ивана безрадостно. Оглядываясь, он вошел в подъезд с синюшными пятнами на лице и украдкой поднялся по лестнице, боясь встретиться с соседями. Но, как назло, на площадку с лаем выскочил щенок. Прапорщик шарахнулся вверх. Вышла заспанная и нечесаная соседка и, зевнув во весь рот, посетовала: «Покоя от тебя нет, окаянный!» Буравин не успел вставить ключ в замок, как дверь квартиры распахнулась. На пороге со скалкой в руке выросла могучая фигура жены:

– Ну и где тебя носило? – грозно взревела она, но при виде синего лица мужа как-то разом обмякла. – Это кто же тебя так отделал?

– Зайка, это карандаш, – заюлил Буратина. – Химический. Сейчас отмою, – он просочился в ванную комнату и уже оттуда похвалился: – Забери на входе лоток с яйцами, должно быть аж по два желтка!

Через минуту жена безжалостно влепила ему затрещину: «Допился до чертиков, сволочь!» Буратина вбежал на кухню и обомлел – вместо яиц в лотке была упакованная в газету картошка!

Днем, когда Тополевский руководил заряжанием оружия караульных, из-за ограды его фамильярно окликнул прапорщик Чумаков – начальник склада компонентов топлива.

– Старина, подожди минутку, – обернулся на знакомый голос Тополевский и скомандовал смене караула: – На посты шагом марш!

Пропустив вооруженных людей, прапорщик заглянул в калитку ограждения караульного городка.

– Чего тебе надобно, старче? Хочешь угостить лимонадом? – видя в его руках бутылку, уточнил Андрей. – С ночной пирушки никак остался?

– Какой пирушки? – не понял Чумаков.

– А ты разве ночью не был в командирской бане?

– Ты чего! Я дома ночую…

Он протянул Андрею бутылку.

– Это пергидроль для Митрофанова, он просил оставить у тебя.

– Зачем? – удивился Тополевский.

– Ты что, не в курсе? Это же лучшее средство для отбеливания белья. Ада наказала Илюхе пустому домой не возвращаться.

Андрей перенес бутылку в комнату начальника караула и благополучно забыл про нее.

После обеда в караул с проверкой прибыл помощник дежурного по части Синяк. Тополевский встретил его на входе и стал докладывать по-уставному. «Погодь, – перебил его офицер. – Ничего не соображаю: в горле после вчерашней пьянки все пересохло. Дай что-нибудь глотнуть». Андрей пропустил проверяющего вперед, а сам задержался, отдавая указания караульному. Синяк снял фуражку и швырнул ее на стол, едва не сбив бутылку с пергидролью. «Во!» – радостно воскликнул он, хватая «лимонад» и утоляя жажду. В следующее мгновение бедолага едва не снес Тополевского. Он промчался мимо с ошалелым видом и выпученными глазами. Его губы тюльпаном были вывернуты наружу. Синяк выскочил на улицу, издавая хрипящие звуки и выплевывая изо рта пенящуюся ядовито-шипящую жидкость. Оторопелым взглядом он искал спасения. Сплюнув на валяющуюся под ногами метлу, вздрогнул от ужаса – та воспламенилась. Солдаты в стороне покатывались со смеху. Тополевский мгновенно смекнул, в чем дело. Схватив бедоносца в охапку, он оттащил его в умывальник. Проточная вода была кстати. Глотнуть адской смеси Синяк, к счастью, не успел, но небольшой химический ожог получил.

– Сходи в медпункт, – предложил ему Андрей.

– Нет, – одними губами открестился испуганный сослуживец и умоляюще сложил руки. – Только никому ни слова.

Но уже назавтра эта история разнеслась по части. Во время обеда в столовой к Синяку подсел Митрофанов. На его подносе вместе с борщом и котлетой вызывающе сверкала бутылка лимонада. Увидев ее, приятель нервно закашлялся и выскочил вон. За его спиной раздался дружный хохот. Когда установилась тишина, из-за раздаточного окошка послышался звонкий голос местной поварихи:

– Подхожу и глазам своим не верю – на крылечке коробка, а в ней аккурат три десятка яиц. Свеженькие, крупные, домашние, только из-под кур. А рядом записка: «Для усиления рациона питания личного состава части». Чудеса! И кто это такой добрый? – она загремела тарелками, что-то уронила, и ее предположения потонули в грохоте кастрюль.

Буратина, сидевший за столом в гордом одиночестве, поперхнулся и от неожиданности выронил ложку. Борщ яркими пятнами растекся по его кителю. Прапорщик нецензурно выругался.

Вечером, поглядывая на часы, Иван дежурил возле склада до последнего. Когда ведущая к мотовозу тропинка опустела, а где-то неподалеку подал гудок тепловоз, Буравин проверил целостность печати и трусцой бросился на платформу.

Проводив противника взглядом, Тополевский выбежал из-за угла, вырвал из пластилина нить и помчался на посадку прямиком через лес. У мотовоза он появился несколькими секундами раньше Буратины и намеренно попался тому на глаза, уточнив, который час. Иван ответил, косясь краем глаза на тропу. Он хотел вычислить, кто придет последним. Но его наблюдения результатов не принесли. Полагая, что все в порядке, счастливый прапорщик, войдя в вагон, расслабился и плюхнулся на сидение: пронесло. Мотовоз загудел и начал движение, но очень скоро стремительно затормозил. Пассажиры удивленно посмотрели на вошедшего в вагон дежурного по станции.