Пятьдесят оттенков любви. Свадьба и развод по-русски

— Василий? Почему Василий?

— Не знаю, просто пришло на ум это имя.

— Ладно, пусть он будет наречен Василием.

Катя взяла член в руку и слегка надавила на его головку, словно прося у него внимания.

— Запомни, — сказала она, — отныне ты больше не безымянный, теперь тебя зовут Василием. Ты должен откликаться на это имя. Тебе нравится оно?

Она увидела, как член слегка ожил и даже немного, как ребенок после каникул, прибавил в росте.

— Смотри, ему нравится! — радостно воскликнула Катя.

— Нравится, — подтвердил Артур. — Ты выбрала для него хорошее имя. От его лица выражаю тебе благодарность.

— У него есть лицо.

— А разве нет?

Катя внимательно посмотрела на вновь окрещенного.

— Да, ты прав, есть, и очень даже симпатичное. Нет, даже не симпатичное, он просто красавчик. Я хочу, чтобы он был бы целиком мой.

— Пока я с тобой, он твой.

— А потом, будет чей-нибудь другой? — ревниво произнесла она.

— Зачем думать о том, что будет потом? Я живу сегодняшним днем и вечностью.

Глаза Кати наполнились недоумением.

— Я не понимаю, что, значит жить сегодняшним днем и одновременно вечностью. Разве одно не исключает другое?

— Только дополняет. Вернее, жить сегодняшним днем — это и есть жить вечным. — Заметив, что недоумение по-прежнему переполняет глаза Кати, он решил сделать небольшие пояснения. — Тебе, наверное, кажется, что жить вечным — это с утра и до вечера думать о будущем.

— В общем, да, — осторожно, дабы не попасть впросак, проговорила Катя.

— Ничего подобного! Кто думает о будущем, тот как раз и живет только одним днем. Потому что он боится будущего и все, что у него есть, — это страх перед ним. Вот каждый день он тем только и озабочен, что пытается его преодолеть, строя различные идиотские планы. Такой человек обычно все откладывает: покупки, женитьбу, любовь, секс. Ему кажется, что все это у него будут когда-нибудь потом. А потом — это никогда. Все должно быть только здесь и сейчас. Мне чертовски с тобой хорошо — и я не желаю больше ничего знать, ни о чем думать. Как только ты начнешь размышлять, что будет завтра, то считай, что все пропало — счастья больше нет. Теперь в тебе только одна тревога.

— Неужели ты никогда не думаешь о будущем? — не поверила Катя.

— Не думаю. И не собираюсь думать. Я не хочу думать о том, чего нет. Достаточно и без меня других дураков, которые без конца готовы размышлять о том, что случится завтра, послезавтра, через год, через тысячу лет. Эти люди боятся или не умеют жить сегодняшним днем, вот потому-то их и заносит так далеко.

— Ну а какое это имеет отношение к вечности? — продолжала выпытывать Катя.

– Прямое. Если вечное, вечно, то у него нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. В лучшем случае у него есть только миг. И я живу этим мигом. Поэтому я в не времени. Я есть и меня нет.

Катя смотрела на Артура с каким-то смешанным чувством: если бы все эти речи, она услышала неделю назад, то медицинский диагноз их автора был бы для нее предельно ясен. Но сейчас за эти дни в ней произошла какая-то внутренняя работа, еще малопонятная, но уже ощутимая даже ее заставленному гигантскими полками прошлых представлений сознанию. А потому слова Артура находили в ней хотя и вызывающий тревогу и беспокойство, но живой отклик. Как будто бы одна часть ее существа была с ними солидарна, а другая — выступала решительно против. Но в таком случае, к какому из двух раздающихся в ней внутренних голосов следует прислушаться? Это задачка даже не с двумя, а со многими неизвестными. И все же выход из этой тупиковой ситуации она нашла, выход типично женский, а потому устраивающий обе стороны. Ее пальцы сплелись вокруг все еще вялого стебля пениса.

— А он тоже есть и его нет.

Артур рассмеялся.

— Он всегда для тебя есть и всегда тебя хочет.

Как бы подтверждая этот тезис, пенис из гибкого, как тростник стебля стал быстро превращаться в твердый и прямой, как сосна ствол. Он уже не помещался в обхватившей его ладони Кати, а стремился вырваться из этого плена на свободу. Внезапно Артур резко поднялся с подушки и стал обсыпать ее тело гроздями поцелуев. Он спустился вниз и его язык принялся вылизывать ее влагалище, мягко щекотать клитор. Жар желания подобно всплеску взрывной волне, порожденной взрывом мощного заряда, быстро прокатился по телу. Она ощутила на себе необременительную тяжесть Артура и в тоже мгновение почувствовала внутри себя присутствие инородного предмета. Но присутствие его было желанным и упоительным. Сознание Кати, обычно сохраняющее контроль над собой в любых ситуациях, внезапно отключилось, и почти не понимая, что говорит, она прошептала:

— Милый мой, люблю тебя, Артур. Возьми меня, пожалуйста, возьми.

— Я тоже тебя люблю, — услышала она в ответ, но эти его слова уже почти не имели для нее значение, потому что мощный взрыв оргазма внутри ее тела целиком поглотил все внешние звуки и впечатления.

Расстались они под вечер. Оставшись одна, Катя еще несколько минут полежала на кровати, словно отходя и набираясь сил после долгих любовных неистовств, затем вышла на балкон, прикрыв свое разгоряченное ласками Артура тело легким, продуваемым насквозь халатиком. Темнота только еще начинала конденсироваться на верхушках гор, откуда совсем скоро она должна была хлынуть потоком на море и город.

Но пока этого еще не случилось, и Катя с наслаждением смотрела на раскинувшийся перед ней пейзаж. Легкий ветерок ласкал ее лицо, забирался под тонкую материю и напоминал ей робкого любовника, который еще не уверен, что его ласки не вызовут отпора. Давно она не ощущала такой легкости в теле, во всех его членах и составных частях, в каждой клетке; казалось, что оно вдруг потеряло свой вес и обрело невесомость. И к ней вдруг пришла безумная мысль — а не сможет ли она сейчас воспарить над городом и бескрайним морем?

Она продолжала стоять на балконе, ласкаемая легким теплым ветерком, как вдруг какое-то тревожное чувство, подобно холодным воздушным массам, начало активное вторгаться в сознание. Катя попыталась его прогнать, но оно оказалось упорней, чем она предполагала, и явно не собиралось сдаваться, с каждой минутой заявляя о себе все настойчивее. Сначала она не понимала, откуда оно появилось и почему вдруг решило испортить праздник ее души, но долго обманывать себя оно ей не позволило. Все дело в том, что она забыла о муже и детях. Причем, не только забыла, но даже и сейчас не желает о них вспоминать. Ну, хорошо, еще можно понять ее отношение к Петру, но и о мальчиках ей не хочется думать. Кате внезапно стало так страшно, что она поспешно вернулась в комнату.

Что же с ней случилось за эти несколько безумных дней, если даже от нее, словно заключенный от конвоиров, сбежало материнское чувство? Она постаралась воспроизвести в своей памяти голоса детей, но они звучали как-то глухо и неразборчиво, как запись на старой пластинке. Набросившийся на нее на балконе страх не только не проходил, но стал кусать еще сильней. Ею овладело ощущение, что она стремительно теряет себя, камнем летит в страшную и глубокую пропасть, по дну которой несется холодный и мутный поток. И все это из-за Артура, то, что она испытывает к нему, словно бульдозером, выгребает из ее души буквально все, чем до встречи с ним, она была наполнена.