Пятицарствие Авесты

долго, — а дорогое ему лицо на фотографии спокойно и,

казалось, понимающе неотрывно смотрело на него.

Поверить, что слова на бронзовой пластине были

адресованы ему, было страшно, как страшно было

чувствовать себя виноватым вдвойне, в первую очередь перед

ней, видя её зримый, безгласный укор, а потом уже перед

собой, чувствуя стыд, внезапно нахлынувший на него.

Отойдя в угол оградки и раскрыв пакет, что принёс с собой,

Виктор вынул из него бутылку марочного среднеазиатского

233

портвейна, с трудом найденного им в специализированном

магазине города, и пластиковый стаканчик, а распечатав

бутылку, налил в него до краёв тёмно-красное вино и, вылив

половину к изголовью могилы, выпил остальное, горько

подумав: «Вот мы и встретились!»

Солнце склонялось к закату, когда Виктор, истязавший

себя укорами за смерть Юли, за эту глупую, нелепую утрату,

прибрался на могиле, поцеловал фотографию девушки и

вышел из оградки, взглянув последний раз на памятник и

мысленно попрощавшись. Этим же вечером он сел на поезд и

утром вернулся в Москву, встретившую его тоскливой сырой

погодой, хмурым, безрадостным днем, соответствовавшим

его настроению.

Он приехал в общежитие к дочери, и та, наоборот, была

жизнерадостна и деятельна, готовясь к предстоящим

занятиям в университете. Он, поняв, что для неё началась

новая жизнь, в какой родные занимают уже второе место,

покорно подчинился обстоятельствам и в тот же день уехал

из Москвы, позволив ей проводить себя только до подъезда

общежития. И хотя его успокаивало то, что дочь без грусти и

тревоги проводила его, занятая собой и новыми подругами,

он, сидя у окна вагона и наблюдая, как Останкинская вышка,

то забегая вперед, то отставая или скрываясь за ближними

зданиями, сопровояедает поезд, готов был выпрыгнуть из

вагона на ходу и вернуться к ней в общежитие. Теперь он

вспоминал это, думая, сколь трудно рушатся старые

привычки, связанные с беспокойством за благополучие

родного человека; оставляя дочь впервые в жизни одну на

длительное время, он лишал себя возможности ежедневного

участия в её судьбе.

Время проходило почти за теми же, что и раньше,

заботами, но только дома стало гораздо тоскливее, а на

работе вошли в норму постоянные задержки зарплаты,

доводя его иногда до бессильной ярости, лишая возможности

собственными средствами помогать дочери, получавшей

234

мизерную стипендию. Зачастую выходило так, что, получив

задолженность и раздав накопленные долги, семье через

некоторое время снова приходилось занимать. Впрочем, у

дочери всё было в порядке; она еженедельно звонила домой,

и было видно, что ей по душе учёба в университете. Сын,

очевидно, задавшийся целью окончить школу с медалью,

готовя уроки, иногда в категоричной форме требовал помощи

отца, мечтавшего отдохнуть после работы, но поневоле

вынужденного уступать его требованиям. Часто звонила

Инна, и в разговорах с ней всё настойчивее звучали упрёки в

его нежелании найти повод для встречи. Отношения же его с

женой были ровными и обыденными, но возобновившаяся

близость между ними не приносила Виктору большой

радости, и Вера, чувствуя это, никогда не настаивала на ней.

Сестра Лида писала редко, но можно было представить, что у

них с матерью и детьми брата всё сносно; племянники почти

каждый день навещают свою мать, даже оставаясь иногда

ночевать с ней, однако живут постоянно с тётей и бабушкой.

У брата тоже, кажется, всё налаживается, но возникли

проблемы со здоровьем матери: она стала терять память.

Приближался Новый год, и Вера, соскучившись по

дочери, была настойчива в своём желании провести его

рядом с ней, сын заявил заранее, что также намерен

справлять праздник в компании своих друзей. Виктор знал

его характер, позволявший не сомневаться в его

добропорядочности, и не был против, а сам раздумывал над

приглашением Колычева встретить Новый год у него дома.

Женя сообщил, что компания будет та же, как и на день

рождения дочери, но, возможно, приедут его мать и сестра из

соседнего города. Выбор места встречи праздника у Виктора

был, но, несмотря на это, он принял приглашение, ценя

товарища и дружеские отношения своих и его детей.

Вслед за суматошным приготовлением к празднику

незаметно пролетело и застолье, после которого младшие его

участники, вызвав такси, отправились на городскую площадь

235

к большой ёлке, там установленной. Виктор ежегодно

приходил туда на Новогодний праздник, но если раньше там

было почти безлюдно из-за сильных морозов, то последние

годы, по странному капризу погоды, морозы были слабые и

на площади в Новогоднюю ночь год от года становилось

многолюднее. Вот и в этот раз погода была тихая и не сильно

морозная, а при ясном звездном небе падал лёгкий редкий

снежок — такое бывает иногда зимою в здешних местах.

Народу было значительно больше, чем в прошлые годы, и

основная часть присутствующих находилась ближе к

большой, красиво украшенной ёлке, собранной на

металлическом стволе из веток и стволов маленьких

настоящих ёлок, заготовленных в тундре: цельную красивую

ёлку такой величины не найти было в этих местах. Кроме

больших ледяных горок и Деда Мороза со Снегурочкой,

сделанных из снега, облитого водой, на площади было много