Пятизвездочный жених

– Ты разве не видела? – округлила глаза Мышка.

Я растерянно пожала плечами. Так глубоко задумалась, что уплыла и потеряла чувство реальности. Со мной бывает.

– Ну что, пошли?

– Нет, подожди! Мне надо посоветоваться с Аполлинарией насчет Ямпольской, она хочет устроить кипеш…

– Машка, да ты и вправду спишь на ходу! Какая модельерша, какой кипеш? Не до того сейчас! У нас ЧП. Аркадий Георгиевич собирает всех в конференц-зале.

– А что случилось-то?

– Никто не знает.

Кондиционер нагнал такого холода, что у меня замерзли ноги. Сотрудники «Женских штучек» рассаживались вокруг длинного овального стола. Алиса устроилась на кончике стула с прямой спиной, Викуля сложила «ручки на коленочках», как советовали в детском саду. Валечка обмахивался своим веером, хотя у него уже, кажется, покраснел нос.

– Слушай, у тебя глицина случайно нет? – пискнула Мышка.

– Есть, но я сумку у компа забыла.

Мышка побледнела.

– Да не переживай ты так! Что такого страшного нам может сказать шеф? Просто Герыч – тот еще любитель спецэффектов!

Мышка сделала мне страшные глаза – за нашими спинами стену подпирали Эльвира и Аполлинария.

Наконец, в дверях появился и сам мастер эффектных жестов. Шеф был мрачнее тучи. Глядя себе под ноги, он прошел в зал и уселся во главе длинного стола. В наступившей тишине слышался только стук хищного когтя о деревянную столешницу.

Герыч откашлялся и торжественно объявил:

– В нашем дружном коллективе произошло ЧП. Сегодня между девятью и десятью часами утра из моего портфеля вытащили кошелек. Портфель стоял на столе в редакционной комнате.

Зал тревожно зашелестел. Шеф обвел собравшихся ледяным взглядом, и шелест стих.

– Это уже не первый случай воровства. Объявление о пропавших ластах висит уже два месяца…

Я кашлянула, подавив нервный смешок. Герыч совсем уж на криминальной теме двинулся! Ласты-то кому нужны? Ясно же, что они мирно покоятся где-то на дне бардака, именуемого редакцией «Женских штучек». Просто их никто найти не может. Да и кошелек наверняка шеф дома забыл. Только зря шороху наводит!

В дверь просунулась косматая готическая голова.

– Простите! Я, кажется, опоздала, – виновато пролепетала Карина.

Не удостоив незадачливую администраторшу даже взглядом, шеф продолжал:

– Я настоятельно рекомендую вору признаться. Добровольное признание, так сказать, смягчает наказание. В противном случае придется принять меры. Прибегнуть к старому доброму обыску…

Тем временем Карина ввинтилась в конференц-зал. Я наблюдала, как она смущенно топчется на пороге, прижимая к груди свою дурацкую сумку. Остатки разноцветного бисера на замызганных ручках, яркие ромбы… Стоп! Это вовсе не ее дурацкая сумка, а моя дурацкая сумка! Вероятно, Карина захватила торбу, которую я забыла у компа, чтобы вернуть.

Карина сделала несколько неловких шагов и вдруг споткнулась, схватившись за спинку Викулиного стула. Торба выскочила из администраторских рук, пролетела грузной курицей с насеста и – шмяк! Плюхнулась на пол вверх тормашками. Все ее содержимое вытряхнулось к ногам Герыча.

Шмяк! И все секреты моей сумочки, как потаенные мысли, открылись на всеобщее обозрение.

Мой главный ночной кошмар стал явью.

– Ой, простите, – лепетала Карина, – я дебилоид! Всего лишь хотела передать Маше ее сумку, и вот… Это сумка Маши Литавриной! – повторила она.

Все взгляды обратились ко мне. Словно во сне, я поднялась, чтобы собрать вещи. Ворох каких-то бумаг, чеки, обертки от конфет, кассета для «бетакама», драные колготки, и… По конференц-залу прокатилось изумленное «Ах!».

В куче хлама лежал кожаный черный кошелек с выдолбленным логотипом «Дюпон».

Я тупо уставилась на кошелек. Казалось, он вот-вот испарится. Бесследно и так же необъяснимо, как и появился. Но бумажник словно отпечатался в куче моих вещей черной меткой.

Гибко наклонившись, босс сцапал «Дюпон».

– Так вот кто у нас крысятничает, – хмыкнул он. – Литаврина, твоих рук дело?

Я потрясенно молчала, не отрывая взгляда от мизинца с изогнутым ногтем на черном квадрате бумажника. Однако какое мерзкое слово «крысятничает». Как будто голой пяткой раздавили сырое яйцо… И эту фразу шефа я определенно слышала раньше. Но где? В прошлой жизни или во сне?

И тут я вспомнила свой сон.

Цветущая сакура. Лизка в подвенечном. Школьная училка с двусмысленной подушкой на спине. И это мерзкое пяточно-скорлупное словечко «крысятничает», произнесенное почему-то мужским голосом. Голосом Герыча! И как я сразу его не узнала?

Перед глазами поплыли темные круги, в ушах зашумело.

– Кошмар какой… подумать только, – шептались коллеги.

– Колесо сансары, – шипели деревья.

Вот она – кара, которой я ждала. Карма, закон бумеранга или… что там еще? Эта леденящая душу мысль придавила к полу. Я молчала, низко опустив голову. Словно признавая себя виновной…

Дальше все было, как в расфокусе.

Лица коллег: испуганное – у Карины, сочувственные – у Артема и Алисы, злорадное – у Эльвиры… Все они отводили взгляд. Даже Мышка.

Мои ледяные пальцы, которые все никак не могли застегнуть «молнию» на сумке.

Презрительно брошенные слова шефа:

– Крыс в моей программе не будет. Телевидение – мирок маленький. Я мог бы устроить так, что тебя никто не возьмет на работу, но не предам это дело огласке. Из уважения к Лизавете.

Видимо, из этого самого уважения Герыч решил вышвырнуть меня лично. Проводил до самых дверей офиса, как под конвоем. Оказавшись у лифтов, я долго изучала голую стену, не в силах поверить в происходящее.

Из-за развернутой газеты выглянул Толик.

– Литаврина! Куда?! А отмечаться! Смотри, завтра не пущу! – пригрозил он.

– А который сейчас час? – Язык не слушался, словно опух.

– Десять минут двенадцатого.

Шариковая ручка с обкусанным концом прыгала в руке, как живая. С трудом написала: «М. Литаврина – 11.10» и положила ручку на стол.

И зачем, дурочка, писала? Завтра-то я сюда уже не приду…

На ватных ногах я вошла в лифт, нащупала окоченевшим пальцем кнопку первого этажа и… вышла. Зеркальные двери сомкнулись. Облокотившись о стену, я уставилась в окно невидящим взглядом. Перед глазами прыгали выдолбленные буквы «Дюпон» в куче мятых бумаг.