Пыль моря

– Да, друг, свербит у меня что-то. Придётся опять в плавание собираться. Закис я тут, сидючи, – Мишка лениво встал и прошёлся по веранде.

– Нарвёшься когда-нибудь на голландцев. Они не милуют нашего брата.

– Всё, что от нас нужно, мы сделаем, а остальное в руках господа нашего. Будем уповать на него. Вишь, жирком заплываю. Надо раструсить его.

После некоторого молчания вяло стали обсуждать план нового похода. Мишка настаивал на дальнем, до Малакки. И-дун опасался столь дальнего плавания и предлагал ограничиться Сиамским заливом.

– Не стоит лезть в самое логово голландцев. Ты бы ещё в Батавию пошёл. Вертись лучше в знакомых водах, – И-дун незаметно раздражался и Мишка не стал настаивать на своём, хотя в душе решил не отступаться.

– Тянет меня в неведомые края, друг. Охота глянуть новенькое, да поинтереснее. Разговоры хороши, да своими глазами глянуть намного лучше. Я бы и в Европы заплыл, да больно далеко и боязно. А в Африку обязательно сплыву. Иначе буду считать жизнь прожитой зря.

– Не заплывёшь.

– Это почему же?

– Пропадёшь ты в этих плаваниях. Слишком много от судьбы хочешь, а она этого не любит. Слишком много ей в руки даёшь.

– Зато интерес какой!

– Ну гляди сам.

Не прошло и двух недель, а Мишка уже набрал часть команды из старых знакомых, давно плававших с ним в прежних походах. Остальных надо дожидаться с других кораблей.

Как обычно он не особенно делился своими секретами с женой, молодой женщиной-метиской. Отец её был не то испанец, не то голландец, но никто толком его не помнил.

Крупноватая для туземных женщин, Ани, как звали её, отличалась спокойным и покладистым характером и не досаждала мужу излишним любопытством.

Мишка относился к ней ровно, хоть и без любви. Ему было приятно, что рядом близкое существо с его заботами о нём, добрая мать его детей. А их-то он любил.

Двое сыновей и дочь занимали много его свободного времени и дети тоже отвечали ему любовью. Старшего сына он назвал в честь самого уважаемого им в юности святого – Николаем. Это память о его далёкой родине, которая в последнее время всё чаще стала напоминать о себе снами.

Николаю было десять лет, и Мишка радовался, замечая в нём свои черты характера. Быстрый и вспыльчивый, он целыми днями пропадал на шумных и грязных улицах во главе ватаги босоногих темнокожих мальчишек. Крупный и сильный, он любил подраться и синяки не сходили с его смуглого тела и лица. Он редко плакал и Мишка, глядя на него вспоминал себя.

Другой сын помоложе, и совсем не похожий на отца. Спокойный и слабоватый, он больше тянулся к матери и быстро уставал от шумных забав старшего. Мишка назвал его Тин, в честь погибшего пять лет назад друга Тин-линя, с которым прошёл самый страшный отрезок жизненного пути.

Мишка иногда брал мальчиков в ближние плавания и мать с тихими слезами на глазах не смела перечить мужу. Она только часто выходила на пристань в ожидании возвращения детей.

Возвращаясь, Николай сердился на бурные ласки матери и убегал к приятелям хвастаться увиденным и оружием, которое дарил ему отец.

Он никогда не заикался о возвращении и словно тяготился им и старался подольше оставаться на улице с друзьями, темнокожими и голыми ребятами, сплошь покрытыми грязью и ссадинами, с перепутанными волосами.

Мишка посмеивался, глядя на сына и вспоминал себя в его возрасте. Ему нравилось, что младший совсем не такой и что тот серьёзней и вдумчивей. Он представлялся отцу продолжателем его торгового дома, а старший, конечно, не станет сидеть дома. Его мятежная бродячая душа не выдержит сонной жизни купца.

Вот и сейчас Николай или Нико, как его звали все, постоянно вертелся около отца, чувствуя, по одному ему известным приметам, готовящееся отплытие судна и лелея мечту отправиться тоже с ним.

Подготовка шла медленно, Мишка не торопился. Его любимая джонка ещё не вернулась из плавания, и нанятые матросы занимались мелкими работами по заготовке провианта, огневого запаса, оружия и снастей.

И когда джонка стала недалеко от причала, Мишка с радостью оглядел её придирчивым взглядом, примечая все неполадки в такелаже и отмечая их в голове. Командовал судном старый товарищи Сань-Гуй, единственный из всех его друзей молодости, оставшийся рядом.

– Как поплавал, Сань? – спросил Мишка, встречая капитанскую шлюпку у причала и обнимая корявую фигуру моряка.

– Всё в порядке, хозяин. Плавание прошло удачно. Барыш получишь сполна. А ты, я вижу, опять вроде что задумал, а?

– Ну глазастый! Угадал. Разгружайся и становись на чистку. Давно поджидаю тебя.

– Всё неймётся?

– Так, дорогой друг. Засиделся я около бабьих юбок. Пора себя потешить, тоска взяла по простору. А как обстановка в море?

– Да что сказать-то? Обыкновенная. Голландцы давят, а тут ещё и англичане силу копят. Дерутся между собой за местных раджей. Да и наш брат тихонечко так распространяется по островам. Видывал таких.

– Ну вот и мы погуляем малость. Я тут задумал кое-что.

Два месяца спустя джонка снова качалась на волне залива. Это была почти копия той знаменитой джонки, которую удалось построить в колонии Лян по мысли Вэйдуна. Только эта почти вдвое больше и вместимей.

Десять пушек уткнулись жерлами в замаскированные порты. Шестифунтовые ядра зловеще чернели в ящиках. На носу установлено двенадцати фунтовое орудие. Полторы сотни мушкетов длинноствольных приготовлены на случай боя. Десятки бочек пороха, картечь, пистолеты и холодное оружие заготовлено в огромном количестве. Мишка отправлялся не менее чем на полгода и запасов понадобится много.

Более полусотни матросов, опытных в морском разбое и отважных моряков разместились в тесных каморках трюма. Здесь собрались бродяги с остовов Сулу и Басалан, полуострова Замбоанга, китайцы и малайцы. Много было баджао, которые рождались и умирали в море.

За день до отплытия, как это повелось у компаньонов, собрались в доме Мишки на последнюю беседу.

– Который раз ухожу, но опять хочу напомнить, И-дун.

– Да знаю всё, что ты хочешь сказать, Миш. Всё сделаю, как уговорились.