Пылающая комната

— Это, я думаю, не имеет отношения к делу, — возразил я, — у меня были проблемы.

— Да, да, — согласился он, — вы можете не говорить, если не хотите, а как чувствует себя господин Харди?

— Он прекрасно себя чувствует, — отрезал я, боясь, что он попытается вывести меня на разговор о Крисе.

— Какая неожиданная неприятность, — сказал он, покачав головой, — молодой, в сущности, человек, преуспевающий и так опрометчиво рисковать своей жизнью, хорошо, что все так удачно кончилось. Кстати, вы не знаете, что его на это толкнуло?

— Понятия не имею, — ответил я.

— А я полагал, что вы довольно близки с ним, — заметил Хайнц, — знаете, я сплетен не люблю и газеты только ради криминала открываю, — он указал рукой в сторону стены с газетными вырезками, — но тут я все ознакомился с некоторыми деталями, что вы можете сказать по поводу всего шума, поднятого вокруг вашего друга да и вас тоже?

— Это обычное хамство прессы, — пояснил я, сам искренне желая верить в собственные слова, — попытка выставить на всеобщее обозрение частную жизнь в самом неприглядном свете.

— Я так и подумал, — весело ответил он, — любят они полоскать чужое грязное белье, а кому какое дело, я бы вас не спрашивал, но коли такое происшествие…

Он произнес все это подчеркнуто извиняющимся тоном.

— Вернемся к господину Шеффилду, — сказал он наконец после паузы, — вы говорите он оказал вам услугу, вам, совершенно незнакомому человеку. Он сделал это безвозмездно?

Интуитивно я понимал, что допрос ведется в какой-то не совсем обычной форме и вопросы задаются тоже не совсем стандартные, словно этот детектив решил основательно покопаться в моей жизни, используя для этого очень выгодный шанс.

— Он ничего не сказал мне, — ответил я, — мы расстались, когда сошли с поезда.

— Я так понимаю, вы не договорились о встрече?

— Фактически нет, но он мне оставил свой телефон.

— Ах, вот как! — в его темных глазах вспыхнул огонь, но ни одна черта лица не изменилась при этом. — это уже серьезно. С какой целью он сделал это?

— Наверное, с той, чтобы я ему позвонил, — довольно логично объяснил я.

— Да, но зачем?

— Я не знаю, — ответил я, и не выдержав, вынул из кармана пачку сигарет, — вы не возражаете, я закурю?

Хайнц кивнул и даже дал мне прикурить, взяв со стола тяжелую бронзовую зажигалку, роскошную и вычурную, настолько насколько может быть вычурным предмет современного быта, выполненный в стиле барокко.

— И вы разумеется позвонили? — продолжал он с живым интересом.

— Да, я позвонил, — нехотя признался я.

— Как он отреагировал на ваш звонок, господин Марлоу?

«Что за идиотское дознание», — подумал я, но вслух ответил:

— Мы встретились и он предложил мне работу.

— Какую?

— Я — художник, он предложил мне делать дизайн, чертить схемы и тому подобное.

— Вы приняли его предложение?

— Да, я его принял.

— Хорошо, очень хорошо, — с удовлетворением произнес он, — как долго вы занимались этой работой?

— Около трех с половиной лет.

— Вы жили вместе с господином Шеффилдом? — его вопрос, к которому я так старался подготовиться заранее, рассчитывая на тот ход допроса, который обычно демонстрируется в фильмах, его вопрос прозвучал в тишине комнаты просто и непреднамеренно.

— Я жил с ним, поскольку этого требовали мои обязанности, выполнение срочных заказов. — пояснил я, стараясь сохранить равнодушное выражение лица.

— Вы жили за городом?

— Нет, мы жили в центре, потом он купил дом в пригороде.

— Его доходы не вызывали у вас подозрений?

— Нет, — возразил я, — его заказчиками были состоятельные люди, у многих он был личным консультантом, и к тому же, ко времени нашего знакомства он уже располагал приличной суммой.

— Как часто вы выполняли свои обязанности? — наши взгляды встретились, и я почувствовал растерянность перед этими пронизывавшими меня насквозь рентгеновскими лучами. Хайнц, едва заметно улыбаясь, изучал мое лицо.

— По мере получения заказов, — ответил я.

— А как решался между вами вопрос оплаты?

Я молчал, размышляя, чтобы мне соврать, и наконец решился:

— Я получал процент от каждого заказа.

— Должно быть, это были не плохие деньги, господин Марлоу, — явно язвительно заметил он. Надо полагать, Хайнц как добропорядочный блюститель закона с презрением относился к тем, кто наживается на расхожих суевериях клиентов.

— Достаточные, — подтвердил я.

— В таком случае, может быть, вы объясните мне почему некоторые книги у господина Барнса, чей магазин находится на улице B*** вы брали в долг, а обедать вам приходилось в самых дешевых кафе? — его торжествующий тон заставил меня похолодеть от ужаса.

— Я полагаю, это мое личное дело, — ответил я, решив, что ни за что не буду открывать ему истинное положение дел.

— Вы правы, это дело вкуса, — отметил он с особым двусмысленным изяществом, — итак, вы жили с господином Шеффилдом, что вы можете сказать о его личности?

— Я не психолог, господин Хайнц, — возразил я, — мне это не понятно.

— Я вам поясню, — терпеливо и строго продолжал он, — во-первых, я хотел бы узнать не наблюдали ли вы у него склонности к суициду, тайной или явной, не было ли у него дегрессий или, напротив, приступов агрессивности?

— Я не замечал ничего подобного, — ответил я и против собственной воли, не удержавшись задал вопрос, который запретил себе задавать, — как его убили?

— Его застрелили, три пули, одна из них в голову, смерть наступила мгновенно, — заверил он меня с видом знатока. — Это было еще то зрелище, вам просто повезло, что вы этого не видели.

— Кто это мог сделать? — я продолжал задавать недопустимо дерзкие вопросы.

— У нас есть ряд вариантов, среди возможных подозреваемых находится господин Харди, ваш друг, — он с какой-то особой интонацией произнес слово «друг» и посмотрел на меня с интересом.

— Я это знаю, но он не убивал, — твердо возразил я, — он не мог его убить.