Пытка любовью

Игорь тоже достал свою сигарету и закурил.

Карпач был приблизительно одного возраста с Игорем. Он был коренастый, среднего роста зэк, с круглой головой и широким лицом, на котором были, какие-то улыбающиеся, но и "всё замечающие" глаза. Эти светло карие глаза, и чуть полноватые с поднятыми вверх кончиками уголков губы, делали лицо Карпача каким-то не зэковским, не суровым, как у многих зэков, а как бы улыбающимся.

– Слушай, Игорь, - сказал Карпач, - Ты не сможешь выручить меня? Сегодня я стою у штаба, разговариваю с хозяином, и подходит Баранчин. Стал рядом, а потом и говорит. Чего это, говорит, у тебя такая бирка, что прочесть на ней ничего уже нельзя? Ты же, говорит, комендант жилой зоны, пример другим должен подавать. Сделай, говорит, новую.

Мне-то эта бирка как-то по х... Но он ведь злопамятный. Всё всегда помнит... Если чё не сделаешь, что он сказал, потом можешь и поплатиться за это... Ты ведь художник. Я же знаю... Сделай, пожалуйста, а? У меня здесь всё есть для этого.
–

– Ну, давай. Сделаю, - согласился Игорь, неохотно.

– Щас, - сказал, обрадовано, Карпач, и достал из сейфа коробку школьной гуаши, несколько ручек с перьями, несколько простых карандашей и кусочек наждачной бумаги, - Что ещё надо?
– спросил он у Игоря.

– Маленькую линейку, полбанки или полстакана воды, небольшую тряпочку, перья вытирать, и ножик, желательно острый, - перечислил Игорь. И вскоре всё это было перед ним на столе.

Карпач срезал ножом бирку со своего лепня (с куртки), и положил её на стол возле Игоря. Игорь быстро соскоблил старым кухонным ножом, который, действительно оказался острым, старую краску, на обратной стороне бирки, в пепельницу. Быстро разлиновал и наметил карандашом толщину для букв, и минут через десять надпись на бирке уже была готова. Он написал её буквами белого цвета, классическим фасонным шрифтом, каким печатают книги. Но надпись была написана как бы в зеркальном её отражении от "Карпачёв А.А", и ниже "1 - 1".

– Ну, вот. Пусть высохнет, - сказал Игорь, - Потом уже можно будет и кузбасслаком покрыть.
–

– Ну, ты даёшь, - восхищаясь, сказал Карпач, - Ты как реактивный. Первый раз такое вижу, - говорил Карпач, засыпая чай во вскипевший чайник.

– Витёк, ты посмотри только, - сказал Карпач, вышедшему в это время из душевой Виктору, - Пока ты помылся, Игорь мне уже бирку забомбил.
–

– Я же тебе говорил, что он классный художник, - сказал Виктор, вытирая розовое после душа лицо, - Душ у тебя нормальный.
–

– Сейчас и чифирнём, после твоего душа, - сказал Карпач, - А Игорь, когда чифирнём, потом и помоется... Ты же спешишь, Витёк?
–

– Да, - сказал тот, - Я бы посидел тут с вами, но Стасу надо помочь.
–

– А что это у тебя за шрам на груди, у сердца?
– спросил Игорь, разглядывая круглый шрам-вмятину, находящуюся прямо напротив сердца на груди Виктора.

– Да... Я мало кому говорю об этом, - поморщился Виктор, - Вон, и лопатка сзади раздроблена, - он чуть повернул спину, и Игорь увидел на его левой лопатке зашитые когда-то длинные шрамы, тянувшиеся как солнечные лучи от центра, в котором когда-то была большая рваная рана - Я же когда свою пристрелил, вышел в подъезд из квартиры,... а жить уже и не хочется... Я и пустил тогда себе пулю в грудь... Но она как-то по ребру срикошетила и прошла рядом с сердцем... Только лопатку, бля, раздробила. Болит сейчас, к непогоде.
–

– Я этого не знал, - сказал поражённый этим рассказом Игорь.

– Ну, ничего, - бодро сказал Карпач, - Жив, - значит ты нужен ещё на этом свете.
–

Виктор быстро оделся, быстро выхлебал из своего стакана горячий чай, и, гремя по своим зубам конфетой-леденцом, распрощался с друзьями за руку и вышел из кильдыма. А Игорь, допив свой чай, скинул сапоги, сбросил на стул свою верхнюю одежду и пошёл в душевую. Карпач в это время положил на тёплую ещё электроплитку откуда-то взятый им кусочек текстолита, а на него сверху положил свою бирку, чтобы она быстрее высохла.

Душевая, хотя и была маленькой и невзрачной, и с самодельным, сваренным из трубы смесителем, но давала хорошие струи воды. Воду можно было спокойно настроить на любую температуру, не то, что в общей зоновской бане, где с этим были одни мучения, и шла то холодная вода, то одна горячая. Игорь почувствовал, что чудесно помылся, когда вышел из душевой, всё ещё обтираясь полотенцем.

– Классная у тебя душевая, - сказал он Карпачу, быстро надевая свою одежду и обувая кирзачи.

– Ну, вот, - сказал Карпач, своими улыбающимися от природы губами, - От сейчас мы не спеша и чифирнём.
–

Игорь почувствовал запах кузбасслака, и увидел, что написанная им бирка уже покрыта этой чёрной краской, и лежит, сохнет под электроплиткой.

– Минут через пятнадцать будет уже готова, - сказал Карпач, как-то незаметно перехватив взгляд Игоря.

– Не напрягаясь, всё замечает, - подумал Игорь.

– А ты давно уже сидишь?
– Спросил он у Карпача, когда тот разливал чай в два гранёных стакана.

– Я то?
– спросил улыбающимися от природы губами Карпач, - Двенадцатый пошёл уже.
–

– Да-а-а... Ты уже большой срок отбомбил, - поразился Игорь. Ему почему-то казалось, возможно, из-за улыбающихся губ Карпача, что тот "сидит" лет шесть-семь, - Больше моего срока сидишь уже... У меня червонец.
–

– А у меня - пятнашка, по мокрухе. Бери конфету. Пей чай, - сказал Карпач, и звучно отхлебнул горячий чай из своего стакана, - Сегодня Миша Калинин крякнул... От сердечной недостаточности... Ему меньше года уже оставалось чтобы свой червонец добить.
–

Миша Калинин был заведующий баней. Это был высокий и грузный добродушный малый, лет за сорок. Он никогда не запрещал никому из зэков приходить в баню в одиночку, без строя. Любой зэк, если он смог дойти до бани, мог спокойно в ней помыться, во время от подъёма и до отбоя.

Когда-то, видя такое дело, банный шнырь начал везде лязгать об этом своим поганым языком. Он надеялся, что стукачи, рано или поздно, донесут об этом лагерному начальству, и те снимут Мишу с должности завхоза бани. Шнырю не хотелось лишний раз подтирать за кем-то пол в раздевалке бани. Но подлые совейские зэки быстро узнали об этом, и как-то настучали шнырю в бане тазиками по голове. После чего шнырь стал молчаливым.

– Жаль, - грустно сказал Игорь, - Хороший мужик был... Даже и не подумаешь. На вид такой здоровый... Я удавился бы, если б узнал, что меня ожидает такая судьба... Кого же сейчас после него "поставят"? Не дай бог "урода" какого-нибудь.
–

– Ай! Не горюй, Игорюха! Кого-нибудь да "поставят", - сказал не унывающим тоном Карпач, - "Уродов" ещё на твой срок хватит. Давай-ка лучше я тебя развеселю.
–

Карпач встал из-за стола и потянулся за баяном, стоявшим на шкафу.

– Не надо, Анатолий, - сказал Игорь, - Не люблю я звуки баяна. Мне аккордеон больше по душе.
–

– А мы сейчас из него и аккордеон сделаем, - проговорил Карпач, усаживаясь на кровать, с высоким баяном.

Игорь увидел пять рядов кнопок на голосовой планке баяна, там же были и клавиши не менее шести регистров. Басовая планка была тоже из большого числа кнопок, и была почти на всю высоту инструмента. Карпач нажал какую-то клавишу регистра и потянул за меха инструмента, нажав несколько голосовых кнопок. Прозвучали звуки аккордеона.