Шрифт:
Посередине… И пока твои глаза еще на что-то годятся, пока кто-то не понял, что вера уже давно покинула тебя, только когда ты пьян, ты, как старый палач, отваживаешься с силой опустить на чью-то шею свой острый топор, невидимый в тумане.
ГЛАВА 15
Венеция, 18 июля 1546 года
Коротышка итальянец крепко сжимает меня в дружеских объятиях.
— Друг мой, мне удалось провернуть замечательнейшее дело. Милан — неисчерпаемый рынок, уверяю тебя, где множество немцев, таких же, как и ты… А еще там полно испанцев, швейцарцев,
Единственный способ заткнуть его — взять за плечи и заставить сесть. Он замолкает, ловит мой красноречивый взгляд и кривит рот.
— Что случилось? — Тон человека, ожидающего катастрофы.
Я сажусь напротив него и прошу одну из девочек принести мне что-нибудь выпить.
Взрыв кашля.
— Послушай, Пьетро, произошло несколько событий. И далеко не все столь уж трагичны.
Он поднимает глаза к потолку:
— Я этого ожидал, я знал это, мне нельзя было уезжать…
— Дай мне договорить. Ты знаешь о запрещении книги собором?
Он кивает:
— Конечно, нам придется стать более осторожными, но мы же этого ожидали, разве нет? И в чем проблема? Мы будем продавать ее по цене, вдвое превышающей нынешнюю, и мы продадим во много раз больше.
— Ты можешь помолчать хотя бы минуту?!
Он складывает ручонки на груди и прищуривает глазки.
— Пообещай, что не будешь прерывать меня.
— Хорошо, говори.
— Биндони заявил, что выходит из дела.
Никакой реакции, за исключением, пожалуй, почти незаметного подъема одной брови. Он сидит неподвижно, а я продолжаю:
— Он говорит, что, раз книгу запретили, он боится, что ему несдобровать — могут закрыть его типографию. — Поднимаю руку, чтобы предотвратить его реакцию. — Минуточку! Думаю, он действительно ждал серьезного предлога, чтобы выйти из дела… Из-за нашего нового партнера.
Поднимается и вторая бровь, лицо становится багровым, как свекла. Он больше не может сдерживаться.
— Знаю. Была договоренность, что я поеду в Падую распространять книгу между друзей Донцеллини и Строцци. И я это сделал. Но я добился еще и многого другого.
Багровый цвет бледнеет, взгляд тухнет, круглая голова Перны клонится к столу, ярость сменяется отчаянием.
Убитым голосом он просит:
— Расскажи мне все с самого начала и не упускай ничего.
Мы наливаем себе граппы. Перна осушает первую рюмку и сразу же наполняет следующую.
— Есть одна шишка, крупнейший банкир, заинтересованный в предприятии с «Благодеянием». Он предложил свою торговую сеть для распространения книги.
Взгляд Перны светлеет — он возвращается к жизни.
— Он может осуществить ее перевод на хорватский и французский языки.
Кажется, даже его уши стали торчком.
— У него есть контакты с крупнейшими издателями и даже с подпольными типографиями в Венеции и за ее пределами.
Его глаза светятся.
— К тому же он хочет увеличить тираж по крайней мере на десять тысяч экземпляров.
Перна подпрыгивает на стуле:
— И чего вы ждете? Когда вы представите меня ему?
— Спокойно, спокойно. Биндони не захотел с ним знаться, он сказал, что это слишком большая рыба, что нас попросту раздавят…
— Его действительно раздавят! Из-за его глупости! Кто этот банкир,
как его зовут?— Это маран, сефард португальского происхождения. Жоау, или Жуан, Микеш: он вел дела императора… Он живет в палаццо на Джудекке.
Перна вскакивает:
— Пусть Биндони обосрется. Говорил же я тебе, «Благодеяние» — грандиозное предприятие, и, если мелкий, посредственный книгопечатник не хочет этого понять, это его дело. — Он прохаживается по залу, разговаривая сам с собой. — В одном деле с евреями… В одном деле с величайшими дельцами… Аферистами всего мира…
Франческо Строцци. Римлянин. Образованнейший, культурнейший человек, читал Лютера.
Джироламо Донцеллини. Римлянин. Образованный, скрытый лютеранин. Знаток древнегреческого. Занимается новой наукой. Он начинал на службе у кардинала Дуранте де Дуранти. Бежал из Рима, потому что испанский монах, работавший переписчиком, выдал его инквизиции.
Пьетро Кокка. Интеллектуал из Падуи. Обладатель одной из самых обширных и структурированных библиотек во всей Венецианской республике. С энтузиазмом приобрел и «Благодеяние Христа».
Эдмонт Харвел. Английский посол в Венецианской республике. Повертел томик в руках, озадаченный и воодушевленный одновременно. Он изучал меня с большим вниманием, чем остальные, стараясь понять, кто я такой.
Бенедетто дель Борго, юрист, Маркантонио дель Бон, Джузеппе Саттори, Никола Александрийский.
Состоятельные образованные люди, обожающие Кальвина и самих себя.
Идиоты.
Бесполезные идиоты.
Они не обращают внимания на расставленные сети и подводные камни, они обожают лишь собственный словесный понос и обсуждение красивых идей. Им предназначено стать первыми жертвами в войне идей.
Их дыхание должно смутить умы уважаемых людей, затуманить салоны. Даже хорошо, что они сами не понимают, о чем рассуждают, важно, чтобы они продолжали говорить.
В тумане разрастающейся распри будут незаметны наши маневры.
Открываются новые перспективы, более широкие. Известия, приходящие с Тридентского собора, подтверждают очевидную слабость чересчур честных спиритуалистов. Они не бойцы, они лишь отражают мнение о церкви всех этих венецианских писателей и интеллектуалов. Нужно хорошенько потрясти их, но как? Я никогда не претендовал на то, чтобы разыгрывать столь грандиозную партию, а еще меньше предвидел, что у меня будет столь могучий союзник, как еврей Микеш, не меньше меня заинтересованный в сдерживании наступления инквизиции.
Какой будет моя роль? Оставаться незамеченным, чтобы другие могли идти в битву? Подталкивать спиритуалистов так, чтобы они сами не подозревали об этом?
В общем, стоит наблюдать за вражеским лагерем: распылять его силы, выявлять вождей, попытаться понять стратегию.
ГЛАВА 16
Венеция, 1 августа 1546 года
На этой земле, которая и не земля вовсе, яркие цвета постоянно привлекают взгляд, как вызов, а повседневная одежда людей своими шутовски геометричными формами кажется предназначенной для дезориентации прохожих. Пудра, смешанная с румянами, высокие головные уборы, фантастические декольте и просто невероятная обувь. На каждой улице все постоянно проявляют сильнейшие эмоции и срываются, что выливается в неожиданные вспышки гнева, столь дорогие лишь жителям этого уникального города мира.